К вопросу о миражах - Георгий Куликов Страница 37

— А когда вы обнаружили пропажу ценностей? — спросил Женя.

— Видите ли, когда я только прилетела в Москву, то свои рубиновые серьги положила в шкатулку, а надела простенькие, чтобы в глаза не бросались; я всегда так делаю, когда приезжаю, ну а когда приехала из Ленинграда, полезла в шкатулку, чтобы положить туда серьги обратно, и обнаружила, что шкатулка пустая…

— А где хранилась у вас эта шкатулка? — тихим голосом продолжал Кудрин.

— Шкатулку с фамильными драгоценностями мы прятали на антресолях, муж специально сделал небольшое углубление для нее, а сверху лежали книги и всякий хлам. Для того, чтобы ее найти, нужно точно знать, где это спрятано. Ума не могу приложить, как ее могли найти злоумышленники, это невозможно, тем более, что все было на месте, и не было следов, что кто-то рылся в этом хламе на антресолях, — проговорила Рылеева.

— А кроме драгоценностей, что еще было в шкатулке? — продолжал Женя.

— Там еще лежали деньги в размере трех тысяч рублей, муж копил их для покупки машины, — ответила Рылеева.

— Нина Николаевна, хочу вам задать нескромный вопрос, — тихим голосом спросил Кудрин, — в деле я увидел опись пропавших ценностей, откуда они у вас, там даже царский орден фигурирует?

Рылеева внимательно посмотрела на Женю, на мгновение закрыла глаза и, как бы встрепенувшись, таким же тихим голосом начала говорить:

— Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного рассказать о себе. Моя девичья фамилия — Истомина, и род наш очень древний. Мой прадедушка граф Петр Васильевич Истомин был одним из героев Отечественной войны с Наполеоном, он был командиром гусарского отряда в полку Петра Багратиона. В бою за Вильно гусары его отряда взяли в плен французского генерала и весь неприятельский обоз. За этот подвиг мой прадед был награжден орденом Владимира третьей степени. Такими орденами не всех награждали, и мне бабушка рассказывала, что кавалерами этого ордена были и Давыдов, и Сеславин, и Волконский. А после войны Петр Васильевич с семьей доживал в своем старом имении под Тверью. Мой дедушка — граф Дмитрий Петрович Истомин — входил в комиссию Сперанского по административной реформе России при царе Николае II. Дедушка очень гордился своим отцом, как участником войны с Наполеоном и кавалером такого ордена.

— И этот орден был в шкатулке? — спросил Женя.

— Да, конечно был, — сказала Рылеева, — так вот, наши фамильные драгоценности передавались из поколения в поколение, и часть их от моей мамы перешла мне по наследству.

Женя старался не перебивать собеседницу и не задавать наводящих вопросов, он внимательно слушал ее, откинувшись на спинку стула.

— Но самое главное, — продолжала Нина Николаевна, — когда мой прадедушка жил в своем имении, он познакомился с жившим по соседству в деревне Тропиха великим русским художником Алексеем Гавриловичем Венециановым. Во время Отечественной войны 1812 года он создал целую серию зарисовок по этой теме; его привлекали люди из народа, крепостные крестьяне, мужественно и героически сражавшиеся в войне с Наполеоном, сохранившие высокое человеческое достоинство и благородство. На этой почве они и подружились, и мой прадед, как герой той войны, по словам моей бабушки, пользовался большим уважением у художника. Так вот, в то время Венецианов писал свою знаменитую картину «На пашне. Весна» и эскиз этой картины со своей подписью подарил моему прадеду. Этот эскиз, как я вам говорила, по наследству перешел ко мне от родителей и хранился вместе с остальными фамильными драгоценностями у нас в квартире. В прошлый приезд в Москву мы с мужем пошли в Третьяковскую галерею, и когда экскурсовод рассказывал о творчестве Венецианова, мы поняли, что у нас в квартире подлинный, не имеющий цены раритет. Вот тогда мы с мужем приняли решение в следующий приезд в Москву передать эскиз в Третьяковку. А вот теперь он исчез вместе с орденом и другими ценностями.

— Ничего себе расклад получается — это, видимо, самая ценная реликвия у вас находилась все эти годы, да что там годы — столетия, — воскликнул Женя.

— Да, именно так и получается, — с грустью проговорила Рылеева, — это уникальный раритет, и место его не в нашей квартире, а в зале творчества Венецианова в Третьяковской галерее.

Нина Николаевна достала из своей сумочки небольшой платочек, на котором мелькнула вышитая вязью буковка «И».

— Не правда ли, какая хорошая погода сегодня? — проговорила она спокойным голосом, вытирая капли пота с лица.

Женя был удивлен услышанным, ведь было достаточно жарко, а она это произнесла с такой легкостью, как мог бы сказать только интеллигентный человек, воспитанный в позитивном отношении к жизни. И все, что происходило перед его глазами в последнее время, вся муть человеческих дрязг и неурядиц, опустилась в глубину на дно, заилилась и остановилась. Он не сталкивался с такими людьми, а здесь впервые прикоснулся к другому, неизвестному ему миру, и повеяло флером изысканного, тонкого и давно забытого. Это глубоко сидело в его подсознании и до сих пор не проявлялось; захотелось просто остановить время!..

— Будьте любезны, — проговорила Нина Николаевна, — налейте мне, пожалуйста, воды.

Кудрин мысленно засуетился: а есть ли в кабинете чистый стакан?

Он обратил взгляд на подоконник, где стоял его одинокий термос, и лучшего стакана, как его колпачок, придумать не мог.

— Благодарю вас, Евгений Сергеевич, — выпив воды, сказала она.

— Ну, хорошо, если можно, продолжим разговор о вашей жизни. Я просто себе не представляю, как вам трудно было с таким происхождением, — проговорил задумчиво Кудрин.

— Да всякое бывало, но в медицинское училище я все-таки поступила и закончила его с отличием, — продолжала Рылеева, — а в конце войны, в 1944 году, я уже работала в госпитале под Прагой, где и познакомилась со своим будущим мужем Владимиром Сергеевичем Рылеевым.

Она медленно рассказывала, иногда поглядывая на свои руки, спокойно лежащие на коленях. Женя отметил красивые длинные пальцы собеседницы с необычным перламутровым маникюром ухоженных ногтей.

— Он был летчиком-истребителем, — продолжала Нина Николаевна, — и в бою под Прагой, прикрывая бомбардировщиков, вступил в бой с пятью вражескими истребителями; четырех он сбил, а пятого таранил, и как жив остался, одному богу известно. За этот бой ему присвоили звание Героя Советского Союза. Вот в госпитале мы с ним и познакомились, я его выходила с большим трудом; он остался жив, но раны иногда дают о себе знать. Мужа демобилизовали по ранению, и мы уехали в Москву. Владимир Сергеевич — очень целеустремленный человек, и сразу же по приезду в Москву он поступил в педагогический институт на факультет иностранных языков. После окончания института его направили на работу в Министерство иностранных дел. Так мой муж стал дипломатом; мы были в командировках в разных странах, а сейчас — в Африке. А что касается моего происхождения, то, видимо, за спиной мужа я оказалась маленькой букашечкой и уже никого не интересовала. Мой муж очень порядочный и верный человек, я за ним как за каменной стеной, — закончила свой рассказ Рылеева.