Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства - Патриция Мойес Страница 36

– Расскажите, пожалуйста, что было после чая.

– Мы попрощались с герром Хозером в холле. Это было приблизительно в двадцать минут пятого. Потом я поднялась к себе. Позже я видела, как он выходит из отеля. Моя комната находится на верхнем этаже, над входной дверью. Было довольно темно, но над крыльцом горит фонарь, и дорожка освещена. Я видела, как он направлялся к подъемнику. Шел довольно сильный снег. Мне и в голову не пришло, что я вижу его в последний раз.

– Вы случайно не запомнили время, фройляйн Книпфер? – оживившись, спросил Спецци.

– Нет, – ответила Труди. – Полагаю, это было вскоре после шести, но не уверена.

– А теперь, фройляйн… простите, я должен спросить: герр Хозер когда-нибудь говорил с вами о своем бизнесе или о жизни в Риме?

Губы Труди медленно растянулись в улыбке – улыбке тайного удовольствия, которая показалась Генри весьма зловещей.

– Он много говорил о Риме, – сказала она, – о той жизни, которую я буду там вести. О его бизнесе я не знаю ничего.

– Он никогда не упоминал в вашем присутствии о том, что у него есть враги?

– Враги? – Труди снова улыбнулась. – Мой отец говорит, что хорошего бизнесмена можно отличить по количеству и качеству его врагов. Думаю, герр Хозер был хорошим бизнесменом.

Спецци ухватился за этот ответ.

– То есть вы знали, что у него есть враги? И кто они?

Девушка немного помедлила, потом сказала:

– Понятия не имею. Вы слишком буквально восприняли мои слова. Я рассказала лишь о своем впечатлении.

Было очевидно, что из Труди больше ничего не вытянешь, несмотря на все наводящие вопросы Спецци. Наконец, приуныв, он отпустил ее, прочитав напоследок короткую нотацию о неразумности попыток скрыть какую бы то ни было информацию от зоркого ока итальянской полиции. Труди снова улыбнулась, согласилась и отбыла, оставив Спецци в смутном ощущении, что над ним посмеялись, его обыграли и в конечном счете сделали из него дурака. Гордось была уязвлена.

– Девчонка дура, – в сердцах сказал он. – Знает больше, чем говорит, и воображает, будто провела нас.

Капитан сардонически усмехнулся, резко захлопнул свой блокнот и отложил его в сторону.

– Мартелли, иди скажи гостям, что на данный момент допросы закончены. Завтра они могут возвращаться к своим лыжным упражнениям, но напомни всем, что катание по Имменфельдскому спуску категорически запрещено. И любой, кто соберется покинуть отель насовсем, обязан оповестить меня об этом заранее, не позднее чем за двадцать четыре часа. После этого распечатай стенограмму и принеси мне в мою комнату.

Молодой карабинер встал со своего жесткого стула, молодцевато отдал честь и энергично зашагал в холл с очевидным предвкушением удовольствия младшего должностного лица, коему ненадолго начальством дано приятное поручение продемонстрировать свою власть над простыми смертными.

Эмми тоже встала, потянулась, подняв руки над головой, и закурила.

Генри повернулся к капитану.

– Каковы ваши дальнейшие действия? – спросил он.

– Изучу расшифровку всех этих бесед, составлю хронологическую таблицу событий и подготовлю доклад. Буду вам чрезвычайно признателен, если вы как можно скорее сделаете перевод протоколов опроса англичан.

– Он будет у вас к утру, – пообещал Генри. – Собираетесь ли вы и дальше оставаться в «Белла Висте»?

– Думаю, нет. Только один-два дня. Потом переберусь в деревню и буду ждать ваших отчетов о том, что здесь происходит.

Генри кивнул.

– Я надеялся, что вы поступите именно так. При виде вашего мундира гости захлопываются, как моллюски в своей раковине, а со мной чувствуют себя более свободно.

– Согласен, – кивнул Спецци. – Он закурил одну из своих темных, устрашающе выглядевших сигарет. – Думаю, излишне напоминать вам, чтобы вы глаз не спускали с фройляйн Браун.

– Разумеется, я буду за ней наблюдать, – подтвердил Генри. – Кстати, вы не против, если я немного поразнюхаю здесь кое-что? Поговорю с людьми и тому подобное.

– Все что угодно, друг мой, – горячо поддержал его Спецци. – А теперь я вас покину и…

Фраза осталась незаконченной. Ее прервал громовой раскат голосов, разразившийся в холле. Пронзительный крик миссис Бакфаст перекрывал все остальные звуки, возвышаясь над ними словно солирующая виолончель над оркестром.

– Никогда еще не слышала подобного бреда, – гудела она угрожающе. – Я настаиваю!

Мартелли тоненьким голоском возражал на чудовищном английском:

– Синьора, капитано, он сказал, нельзя…

– Чушь! – зычно рявкнула миссис Бакфаст. – С дороги, глупец вы эдакий!

– Розамунда, ты не думаешь, что… – рокочущий бас полковника был сметен, как осенний лист штормовым ветром.

– Дайте мне пройти в кабинет!

Спорный и чисто теоретический вопрос – смог ли бы Ганнибал или Атилла устоять перед таким натиском, но у менее могущественных людей, калибра Мартелли и полковника, не было ни малейшего шанса. Спецци едва успел загасить сигарету и встать, как дверь распахнулась настежь, явив присутствующим миссис Бакфаст – Геру в бархате цвета фуксии; по бокам, словно стражи, маячили ее муж и Мартелли с лицами, преисполненными благоговейного страха.

– Мадам… – начал было Спецци, судорожно цепляясь за фалды своего удирающего без оглядки достоинства.

Миссис Бакфаст решительно шагнула в комнату, уставившись на итальянца взглядом, каким боевой бык мог бы смотреть на неумелого матадора.

– Раз вы не соизволили пригласить меня, капитан Спецци, – протрубила она, – пришлось силой прокладывать себе путь в ваш кабинет.

Она сделала паузу и возмущенно фыркнула, потом продвинулась еще на шаг и весьма театрально сменила трубный глас на спокойный разговорный тон.

– Я пришла, – заявила Розамунда Бакфаст, – чтобы сделать признание.

В разразившемся ревущем хаосе только миссис Бакфаст оставалась абсолютно спокойной – скала посреди бушующего моря. Полковник, пребывающий на грани апоплексического удара, непрерывно кричал, что у его жены истерика и она не понимает, что говорит; Спецци вопил, чтобы Мартелли очистил комнату от посторонних, вторично за этот день поминал черта и исступленно кричал, призывая всех к тишине; даже Генри поймал себя на том, что настоятельно умоляет миссис Бакфаст хорошо подумать, прежде чем делать подобные заявления, между тем как Эмми внесла свою лепту во всеобщую суматоху тем, что, опустившись на четвереньки, принялась собирать бумаги, выпорхнувшие из портфеля Спецци. Бешеный шум, естественно, привлек внимание всех остальных обитателей отеля. Чашки с чаем и бокалы с аперитивами были брошены в баре, по кухне раскатилась нечищеная картошка – гости и персонал бросились наблюдать за представлением, творившимся в холле.