Пророчество - Андрей Кокотюха Страница 36

Здесь была горячая вода. Здесь была чистая постель.

Горелый тщательно, с неприсущим ему усердием вымылся, просидев в ванне минут сорок, затем докрасна растерся махровым полотенцем и забрался под одеяло на хрустящую накрахмаленную простыню.

Никак не удавалось собраться с мыслями: они роились, расползались, и в конце концов Сергей решил, что утро вечера мудренее. Закрыл глаза и на удивление быстро уснул, но проспал совсем не так долго, как рассчитывал: открыв глаза в темноте и включив ночник над кроватью, увидел, что на часах двадцать минут шестого. Попытался снова заснуть, но только напрасно вертелся и плотно смыкал веки – сна как не бывало.

Бурчало в животе – хотелось есть. Еще сильнее хотелось пить, даже выпить, хотя бы спасительного утреннего пивка. В центре на каждом шагу работали круглосуточные магазинчики, и Горелый уже собрался было встать, одеться и смотаться за традиционным «лекарством», но вместо этого вытянулся под одеялом, выключил свет и снова закрыл глаза.

Это называется перележать. Уж если события идут самотеком и от него требуется только одно – или ехать в этом поезде, или соскочить, то лучше уж ехать, соблюдая правила поведения для пассажиров. А там первым пунктом значится: «Иметь трезвый рассудок, чтобы не раздражать окружающих и не навредить себе». Разные люди говорили с ним вчера о разных вещах, но все как один советовали воздержаться в дальнейшем от спиртного.

Неужели вчера было так заметно, что он этим злоупотребляет?

А почему, собственно, только вчера?

Горелый поднялся и сел на диване. Немного посидел, выжидая, пока голова перестанет кружиться, – неизбежная реакция на вчерашние поминки, – встал и босиком прошлепал в кухню.

В холодильнике служебной квартиры ничего съестного не обнаружилось. В шкафчике нашлось несколько пакетиков овсяной каши быстрого приготовления с фруктами. Что ж, кашка – значит, кашка. Хорошо, что есть хотя бы электрочайник и прочая посуда. Там же, в шкафчике, нашлись две коробки чая в пакетиках – черного и фруктового. Отыскав самую большую кружку, Сергей вскипятил воду, бросил в посудину пару фруктовых пакетиков и один с черным чаем, накрыл кружку блюдцем и, пока напиток заваривался, заколотил в глубокой тарелке кашу. Долго не ждал, по-быстрому затолкал в себя эту раннюю еду, которую и завтраком-то назвать язык не поворачивался, и принялся за чай. Насыпал побольше сахара и пристроился на табурете у все еще темного окна.

Немного полегчало – не от каши, не от чая, а от самого процесса их приготовления. Он не лежал лежнем, был чем-то занят, а в его состоянии это было сейчас очень важно и, главное, способствовало активизации умственной деятельности. Теперь, сидя на шатком табурете и прихлебывая горячую и сладкую, как сироп, жидкость, Горелый наконец-то сумел навести порядок в своих мыслях. И первым делом, еще до того, как окончательно признать правоту Никитина и наличие кучи причин для сомнений, которые имел по поводу этой истории Вольдемар, он уже в очередной раз отделил от всего, что случилось и во что он и сам был вовлечен волею обстоятельств, эпизод с пророчицей Олесей.

Она, эта верная дочь Матери-Пчелы, не вписывалась ни в какие рамки и не укладывалась ни в одну из возможных схем. Ни Никитин, ни Вольдемар ни словом не обмолвились о пророчице, предсказавшей смерть Николаю Коваленко. Это имело объяснение: история с пророчеством осталась в тени. Журналисты о ней не пронюхали, а парни из розыска, не имея на этот счет указаний от Зарудного, держали язык за зубами. Заявление о предсказанной ему скорой кончине Коваленко по понятным причинам так и не написал. И если бы Горелый со Шполой в тот день не столкнулись с этим чудиком буквально в дверях дежурной части, вряд ли его жена впоследствии стала бы распространяться насчет того, что муж наведывался к ведьме, да еще и по ее совету.