Похищение Бет - Ребекка Маддимен Страница 36

Эбби, завернувшись в полотенце, сидела на краю кровати. Не обращая внимания на капли воды, стекавшие с мокрых волос на спину, она смотрела в окно на залитую дождем улицу и думала о том, как же она до этого дошла. Как могло такое произойти с ее жизнью? Это даже и жизнью-то не назовешь. Она чувствовала себя каким-то призраком.

После того как Гарднер сообщил, что тело, обнаруженное в реке, принадлежало не Бет, ее переполняла надежда, что дочь все-таки вернется к ней, целая и невредимая. Но недели ожидания превращались в месяцы, месяцы — в годы, и в конце концов оказалось, что все вокруг сдались, кроме нее. Порой она даже забывала, что Бет пропала. Она просыпалась по ночам, потому что ей казалось, что она слышит плач дочки. Но когда она бежала успокоить ее, там никого не оказывалось. Просто еще один призрак.

Прошло несколько месяцев, и этому делу стали уделять меньше времени и меньше ресурсов. Пропадали другие дети, и другие матери требовали к себе внимания полиции. Эбби это понимала, она знала, что они делают все, что могут, но ей все равно было больно, что больше никого это не волнует, что все уже смирились, в то время как сама она могла думать только об этом. Время от времени она вспоминала о том ребенке из реки. Его мать нашли только через несколько недель. Молодая девушка, проблемная по части наркотиков, обнаружила свою дочку в кроватке мертвой и запаниковала. По действующим законам таким людям, как она, в принципе не разрешается заводить детей. В законах вообще много чего сказано.

Она думала о матери Челси Дейвис: что она сейчас чувствует, так ли одинока, как была Эбби? Репортерша спросила, не хочет ли она что-нибудь передать той матери, но что она могла ей сказать? По крайней мере, люди еще не потеряли интерес к Челси, никто не отвернулся ни от нее, ни от ее матери. При этом Эбби продолжала слышать отдельные голоса, которые до сих пор обвиняли ее. Кто-то говорил, что она плохая мать, шлюха, лгунья… И она по-прежнему прислушивалась к ним, по-прежнему им верила.

Она знала, что Гарднер, как и раньше, был на ее стороне. Он подбадривал ее, говорил, чтобы она не сдавалась, но время шло, и поддержка его постепенно становилась все менее обнадеживающей. Она видела это по его глазам. Она знала, что официально дело не закрыто, но у нее сложилось впечатление, что запас оптимизма у Гарднера истощился. Иногда Эбби казалось, что он неохотно встречается с ней, чтобы его упадническое настроение не передалось ей.

Она по-прежнему звонила ему, когда появлялась информация, которая, по ее мнению, могла относиться к делу, и каждый месяц обязательно связывалась с ним, чтобы быть в курсе. Он всегда выслушивал ее, записывал ее информацию, проверял версии, причем даже те, которые в принципе не могли никуда привести. Она знала наверняка, что он часто использует личное время, чтобы проверить некоторые вещи, которые его полицейские боссы считали не заслуживающими внимания в рабочее время. Он нравился ей этим. Он был единственным, кто остался рядом с ней. Кроме Саймона, конечно. Джен то приходила, то уходила. Ей нужно было заниматься личной жизнью.

Эбби слышала, как Саймон орудует внизу, гремя кастрюлями и сковородками. То, что было между ними, большинство не назвали бы настоящими отношениями. Она не могла себе представить, что их отношения вообще станут нормальными хоть когда-нибудь. Они жили вместе. Вместе спали, когда инициатива исходила от Эбби, но в тот злополучный день у нее отобрали все. Она больше не жила, просто по инерции переставляла ноги. Она часто задумывалась, сложилось бы все по-иному, если бы Бет вернулась, осталась бы она с Саймоном? Она по-своему любила его. Во время этих испытаний он оставался рядом с ней. Когда она наконец уступила его предложениям насчет жилья, он хотел убрать свою студию из второй спальни, но она отказалась. Работа — это было для него все. Его предложение насчет комнаты Бет было сразу же отклонено: Эбби не хотела в ней ни к чему прикасаться. Она понимала, конечно, что если — когда! — Бет вернется, она уже не будет младенцем и комната эта окажется, по сути, бесполезна, но все равно отказывалась здесь что-то менять, отчаянно цепляясь за малейшие детали, напоминавшие о ее маленькой девочке.

Дверь открылась, и на пороге появился Саймон.

— Готово, — сообщил он.

Она взглянула на часы над кроватью. Неудивительно, что она была такой голодной.

Кивнув, Эбби встала, набросила чистую одежду и досуха вытерла волосы. Саймон все это время следил за ней и, когда она проходила мимо, нежно провел пальцами по ее шее. Она улыбнулась, и он пошел за ней вниз.

Они ели спагетти болоньезе и без особого энтузиазма говорили о последней поездке Саймона в Лондон. Когда они закончили, Саймон сложил грязную посуду в мойку, прихватил со стола бутылку вина и бокалы и направился в гостиную. Эбби пошла за ним и, прежде чем упасть в глубокое кресло у окна, с удовольствием приняла из его рук уже второй бокал вина. Саймон сел на диван, положив руку на его спинку. Он ждал, пока она усядется, чтобы начать разговор.

— Куда ты ходила сегодня? — спросил он.

Эбби сделала долгий, медленный глоток и опустила бокал. Она хотела поставить его на стол, но поняла, что для спокойствия лучше что-то держать в руках.

— На пляж, — ответила она, не глядя на Саймона.

— И много там народу?

— Прилично.

Они слушали, как дождь барабанит в окно, и избегали смотреть друг другу в глаза. От дома напротив отъехала машина, на мгновение осветив фарами их гостиную. Где-то вдалеке взвизгнули шины. Саймон вздохнул, и Эбби поймала его взгляд.

— Я знаю, ты думаешь… — начала она.

Но Саймон перебил ее:

— Куда пойдешь завтра?

Они переглянулись, не зная, стоит ли продолжать. Повисла тягостная тишина. В конце концов Саймон нарушил ее.

— Завтра в парке Локе гулянье. Я видел большой баннер, когда проезжал днем, — сказал он.