Дом обреченных - Барбара Вуд Страница 36

Когда дядя постепенно успокоился, тетя Анна резко обернулась ко мне.

— Ты! Ты расстроила его! Уходи и не приходи сюда, пока он болен!

— Но я хочу помочь…

— Ты уже сделала достаточно! Теперь уходи!

Я отшатнулась от нее, словно она была обитательницей Сент Мери, и направилась к двери. Все вокруг меня было словно сцена из кошмара — глубокие тени, ломаные углы, я почувствовала, как волоски у меня на руках встают дыбом. Я была подавлена, видя моего дядю, моего крепкого дядю, охваченного бредом и галлюцинациями. Я потеряла дар речи, способность связно рассуждать. Все, что я могла сделать, — это броситься из спальни и бежать по коридору до своей комнаты.

Смерть, казалось, окружала меня всюду. Призраки моего отца и брата были рядом; мой дедушка-самоубийца; мои погибшие при несчастном случае дядя Ричард и тетя Джейн; мой двоюродный дедушка Майкл, покончивший самоубийством; умершая двоюродная бабушка Сильвия; и моя собственная мать, длительной болезни которой я была свидетельницей.

Выскочив в коридор, ничего не видящая, я столкнулась с кузеном Колином. Он быстро поймал меня и держал, пока мы не перевели дух.

— Куда в такой спешке, кузина?

— Не куда, а откуда, Колин.

— Так откуда же вы бежите?

Я взглянула через плечо, видение дяди Генри четко отпечаталось в моем мозгу — его бледность, его глаза, его беспокойные пальцы. Это был не дом, а какой-то некрополь.

— Лейла?

Я посмотрела на Колина. Его глаза были полны беспокойства.

— Я была у дяди Генри.

— Ох… понятно…

— О Боже, он так плох! Почему ему не могут дать чего-нибудь? Лауданум…

— Он уже принимает максимальную дозу, Лейла. Доктор Янг не позволил давать ему больше, иначе… — Колин развел руками.

Да, я была знакома с лауданумом. Это было замечательное обезболивающее средство, но и у него был свой смертельный порог.

— Больше мы ему ничем не можем помочь.

— Но он так страдает!

Выражение лица Колина говорило больше, чем могли выразить любые слова. Он снова рассказывал о моем несчастном отце, о сэре Джоне, бросившемся с башни, о Майкле, отравившем себя и свою мать.

— Я не допускаю этого, — ожесточенно прошептала я, — это не может быть правдой, это не болезнь Пембертонов.

— И вы не считаете, что мы все обречены?

— Ничуть! Случайное стечение обстоятельств или местная болезнь, которая периодически обостряется, и вы глупцы, если не видите этого! Колин, как вы можете быть таким невежественным!

Крича на него, я дала волю своей боли за страдания дяди Генри, за отчаяние тети Анны, за годы нищеты моей матушки. В словах, которые я выкрикивала Колину, я изливала напряжение целого дня — начиная с обнаружения дневника тетушки Сильвии, до посещения рощи, состязания с бабушкой, лицезрения моего бедного дяди. Это, кажется, было больше, чем я могла вынести.

В следующее мгновение я заставила себя немного успокоиться, создав видимость уравновешенности, хотя внутри у меня все клокотало. Зеленые глаза моего кузена твердо смотрели на меня, скрывая (как у истинного представителя рода Пембертон) его истинные мысли. Он стоял молча, широко раскрыв глаза, как будто ожидая чего-то.

— Я к тому же посетила бабушку, — постаралась я сказать как можно более ровным голосом.

— О!

— Да, и, кажется, она знает, что я сегодня была в роще.

— Вы вряд ли сможете держать свои действия в секрете, Лейла.

— Она также знает, что я ничего не вспомнила, побывав там. Что визит оказался безуспешным. Кем-то, — я расправила плечи и выставила подбородок, — за те несколько минут между моим возвращением из рощи и моим появлением в ее комнате бабушка была обо всем проинформирована.

— Правда? — На его лице не отражалось никаких эмоций.

— О, Колин, думаю, я не должна удивляться и не имею права сердиться, но неужели вы обязаны каждый раз бежать к бабушке и все ей рассказывать? Неужели вы обречены быть ее персональным шпионом?

Странно, но Колин оставался неподвижным. Он не выказывал чувств, ни отрицая, ни подтверждая своей вины, так что я расстроилась еще больше.

— В чем дело? Что со всеми вами? — внезапно выкрикнула я. — В тех кратких проблесках воспоминаний, которые у меня возникали, этот дом был наполнен смехом и счастьем. — На мои глаза навернулись слезы. — Что случилось со всеми вами? Что вы сделали, чтобы превратить этот дом в усыпальницу?

С неожиданным сочувствием Колин взял мою ладонь.

— Пойдемте со мной, Лейла. Есть кое-что, о чем я хотел бы рассказать вам.

Как ребенок, я позволила ему провести меня через холл, вниз по лестнице и в библиотеку. Дом был тих и спокоен, несмотря на ужасный ливневый шторм, бушевавший вокруг нас, а в библиотеке, с горящим пламенем камина и мягко тикающими часами, я почувствовала, что понемногу расслабляюсь. Наверху, в атмосфере мрачности и смерти, я ощущала себя в ловушке. Но здесь, внизу, в окружении книг и жаркого огня, я успокоилась и устало скользнула в одно из кресел возле камина.

Колин стоял передо мной, спиной к огню.

— Лейла, вас здесь не ждет ничего, кроме несчастья. С того момента, как вы приехали, все пошло вкривь и вкось, и моя простодушная тетушка хотела бы, чтобы вы поверили, что это ваша вина. Но, разумеется, это не так. В этом доме уже десятилетиями нет покоя, и я сомневаюсь, что когда-нибудь будет иначе. Даже в следующем столетии, если семья проживет так долго, Херст останется, как и теперь, обиталищем обреченных Пембертонов, как тайного общества монахов.

Я внимательно смотрела на Колина. Меня удивило, что он использовал ту же самую аналогию, которая пришла мне на ум для описания семьи. Мы были отдельной группой, изолированной и тайной, как будто поклялись в верности таинственным законам, связавшим нас вместе, как траппистов.

— Однажды вы спросили меня, Лейла, почему Тео, Марта и я не женаты. Однажды вы заметили, что Марта — самая молодая здесь, а ей уже тридцать два. Вы заметили также, хотя никогда напрямую не высказывали этого, что здесь нет детей. В Херсте нет детей с тех пор, как Томас погиб, а вы уехали. Конечно, вы спросите, почему.

— Проклятие, — безжизненно ответила я.

— Совершенно верно. Видите, Лейла, мы не можем допустить, чтобы болезнь распространялась дальше, ее надо остановить. Если бы наши предки поняли это гораздо раньше, то мы с вами не оказались сегодня перед лицом той же судьбы, которая сейчас настигла дядю Генри. Нет, постойте, Лейла, дайте мне закончить. Я знаю, что вы не соглашаетесь с этим, но нельзя отрицать очевидное. Я видел, что болезнь сделала с вашим отцом, что она сделала с сэром Джоном и что теперь делает с дядей Генри. Тео, Марта, вы и я — все мы последуем по той же дороге, каждый в свой черед. Брат сэра Джона Майкл, как я понимаю, был молод, когда это приключилось с ним. Около тридцати.