Камера смертника - Борис Рудаков Страница 36

А оказывается, существовал еще и криминал, о котором я имел смутное представление. И был он беспощаден.

Все случилось прямо перед моим домом. Есть там одно местечко, где нужно проходить между забором детского сада и зданием котельной. Бо΄льшая часть людей там не ходит, а пользуются этой дорогой только жильцы двух подъездов, потому что так ближе. Когда я увидел борт той самой темно-синей «Хонды», то сразу все понял, и у меня похолодело внутри. Морально я сразу стал готов к разборкам, угрозам, возможно, и избиению. Но я еще был готов стоять на своем. Наверное, по своей наивности так и не поверил, что милиция настолько срослась с криминалом, и в конечном итоге надеялся на нее. Буду отстаивать свое дело до конца, ничего страшного со мной не случится; а потом посмотрим, кто настырнее. С этими мыслями я сделал последний шаг.

Крепкие проворные руки умело схватили меня так, что я не смог и пошевельнуть руками. Это потом я думал, что надо было орать во все горло и звать на помощь, а тогда я просто постеснялся. Как же, генеральный директор предприятия Фонда культуры, солидный человек – и вдруг будет орать на всю улицу! Меня очень ловко втолкнули в машину на заднее сиденье, где мое тело приняла еще одна пара рук. Мне тут же, обдав вонью прокуренных легких, посоветовали не дергаться и прижали к горлу что-то зловеще холодное и острое. Машина рванула с места и выскочила со двора на проспект.

Никто со мной всю дорогу не разговаривал. И у меня тоже желания говорить не было – слишком красноречиво и откровенно впивалось мне в горло острие. Сколько и каких мыслей промелькнуло у меня в голове за все время дороги, сейчас уже не вспомнить. Не начал я вырываться и истошно кричать только потому, что все еще не верил, что эти люди способны на все. Я все еще надеялся, что это только спектакль, угроза, попытка напугать меня, сломить мою волю.

Вывезли меня в лес, километров за тридцать от города. Что это была за свалка, я не знал. Я вообще не узнавал этих мест. Что-то похожее на самовольно сваленные каким-то хозяйством мешки с просроченными удобрениями или химикатами. Ну и, конечно, добавленный к этому бытовой мусор в приличном количестве. Кто-то недавно пытался все это безобразие закопать, потому что виднелись следы работы трактора.

Меня грубо выпихнули из машины так, что я не удержался на ногах и упал на бок. Это было унизительно, но и разозлило меня до состояния бешенства. Все-таки к тому времени я успел сжиться с собственным возросшим самомнением успешного человека, к которому окружающие относятся с большим уважением. А тут… чуть ли не пинком!

Вареный стоял передо мной и криво, брезгливо усмехался. Трое подручных толпились вокруг него и смотрели на меня с тупыми ухмылками, чего-то ожидая. Сзади хлопнули дверки «Хонды», и кто-то из моих конвоиров пнул меня под копчик.

Я поднялся под взглядами молчавших бандитов, чувствуя, что они только ждут команды, только одного кивка, чтобы наброситься, обрушить град ударов, свалить на землю и с шумными хриплыми выдохами и матерщиной пинать мое корчащееся тело. И совсем неуместно сияло склоняющееся к горизонту солнце, совсем некстати заливались над полем жаворонки. И уж совсем глупо прогудел где-то вдалеке паровоз. Все было очень нелепым вокруг меня, как из другого мира. Или это я попал в другой мир, и только вижу и слышу отголоски привычного мне? А в этом есть только наглые, жаждущие расправы и крови рожи, есть только глаза Вареного, недовольные, брезгливые, уверенные и равнодушные ко мне как к личности?..

– Ты че, сынок, – спросил Вареный, – играть со мной вздумал? Тебе не говорили в детстве, что ссать против ветра вредно для здоровья? Борзеешь, что ли?

– Ты думаешь, что я испугался? – хрипло спросил я. Меня как будто подменили, и я уже не столько боялся, сколько ненавидел эту толпу. – Тебе что, все можно? Торгашей на базаре обирай…

Договорить я не успел, и не успел заметить, что Вареный подал кому-то знак. Удар сзади пришелся в поясницу правее позвоночника. У меня сразу перехватило дыхание, а бок пронзило острой болью. Мне даже подумалось, что меня ударили ножом, но потом я понял, что это всего лишь мастерский удар кулаком по почкам. От боли меня непроизвольно согнуло пополам, но я устоял на ногах каким-то чудом. Наверное, мне не хотелось валяться у них в ногах, хотелось до последнего не уронить достоинства.

Устоять мне удалось, но ненадолго. Второй удар пришелся в лицо. Мелькнула чья-то серая кроссовка, и мой нос будто взорвался тысячей огненных искр. Они пронзили всю голову, до последней клеточки мозга. И я не сумел сдержать крик. Схватившись руками за лицо, я повалился вниз на траву, чувствуя, что мои ладони полны крови, а из глаз вместе с искрами хлынули слезы. Еще несколько ударов я просто не почувствовал, корчась от дикой боли в том месте, где раньше был нос, и рычал. Или вопил.

Идиот, орало мне в ответ мое существо, соглашайся на все, проси прощения, валяйся в ногах, как они это любят, иначе они тебя изувечат, сделают инвалидом! Другая часть моего существа, ослепленная болью и ненавистью, вопила о том, чтобы я встал и кинулся на них. Во мне кипела обида. Я, такой умный, удачливый, предприимчивый; я, которого уважают подчиненные и партнеры, – валяюсь на траве в дорогом костюме, с окровавленным лицом. А меня пинают – кто? Какие-то… не имеющие даже образования, не могущие организовать хоть какое-то дело! Тупые, злобные, выбирающиеся из подворотен в тяжелые для страны годы и измывающиеся над гражданами, упивающиеся своей безнаказанностью. Вас же скоро снова загонят в ваши грязные дыры! Дайте только срок, вот Горбачев справится с ситуацией в стране, и загонят!

Думал я так, или я так орал, обливаясь кровью? Теперь уже не вспомнишь. Помню только, что я как-то опять оказался на ногах, помню расплывающиеся передо мной гадкие наглые рожи. И огромную обиду, что в мою наладившуюся жизнь вмешались какие-то… крысы…

Лицо Вареного снова выплыло на передний план. И не только лицо. Я очень хорошо понял, почему его правая рука пролезла за спину под рубашку навыпуск. Это было очень красноречиво и хорошо знакомо по западным боевикам, которыми наводнили нашу страну. Пистолет был небольшой, черный, с коричневыми накладками на рукоятке. Вареный медленно и со смаком оттянул ствольную накладку и отпустил. Послышался металлический звонкий щелчок.

Я не верил, что меня убьют, не верил, что они решатся на это, потому что меня будут искать, потому что многие знают, кто на меня «наехал». Потому что это вообще невероятно, по моему мнению, в наше время. А когда ствол опустился вниз и один за одним грохнули три выстрела, я с удовлетворением понял, что был прав. Пугают!

Пули одна за другой вреза΄лись возле моих ног в землю. Я даже успевал услышать каждый раз глухой стук. Но я не шелохнулся, не стал подпрыгивать и приплясывать. Наверное, злую шутку со мной сыграла уверенность. Я просто не испугался. А может, я был до такой степени в шоковом состоянии, что выстрелы под ноги уже не могли меня напугать.

Кажется, сквозь кровь и стон, которыми сопровождались все мимические движения моего лица, я еще угрожал и кричал что-то уничижительное, оскорбительное. А потом я испугался по-настоящему. Я увидел в глазах Вареного, которые вдруг прищурились, лютую злобу, сулящую смерть. И я сразу замолчал. Точнее, у меня в горле встали комом все слова. Вареный что-то цыкнул сквозь зубы пареньку слева от себя, и тот шагнул ко мне.