Кровь на палубе - Иван Любенко Страница 36

«Ставропольские губернские ведомости» № 36

Специальный выпуск от 14 сентября 1910 года

ВЕСТИ ИЗ ЭКСПЕДИЦИИ

Как сообщил телеграммой наш корреспондент, находящийся на борту парохода «Королева Ольга», в Константинополе во время экскурсии найден убитым учитель географии Ставропольской мужской гимназии Л. М. Завесов. Смерть наступила в результате целого ряда ножевых поранений. Как следует из неофициального заявления представителя турецкой полиции, убийца находится либо в составе членов корабельной команды, либо среди вояжеров, поскольку орудием преступления явился кухонный разделочный нож, взятый с камбуза вышеупомянутого судна.

Волею случая среди пассажиров «Королевы Ольги» оказался присяжный поверенный окружного суда К. П. Ардашев, широко известный сенсационными расследованиями самых запутанных преступлений. Не сомневаемся, что и на этот раз дерзкое и бессмысленное по своей жестокости злодеяние будет раскрыто, а преступника постигнет заслуженная кара.

По словам господина А. П. Пустоселова, оставшиеся члены экспедиции сделают все возможное, чтобы довести начатое дело до конца. Труп погибшего учителя в скором времени будет доставлен в Новороссийск, куда, как нам стало известно, уже выехали родственники покойного.

– И кому понадобилось этого учителюшку убивать? – Каширин с удовольствием затянулся и выпустил в открытое окно полицейского управления дымное кольцо. – С него и взять-то нечего. Небось супружница ему одних книжек в чемодан напихала да пару штопаных носков сунула. И все. Знаю я эту… интеллигенцию!

– А вы, Антон Филаретович, к интеллигенции себя разве не относите? – поглаживая усы, хитро сощурился Поляничко.

– Я – полицейский. Моя задача – гейменников да шниферов с конокрадами ловить. Вокруг нас – подлого сословия люд, так что некогда мне науками мозги забивать да мысли разные в узелки завязывать. Это вон лошади пусть думают – у них головы большие…

– А мне жаль Лиидора Макаровича… Да упокоится в мире душа его! – Сыщик трижды перекрестился на образа.

– Дык и мне горестно. Это ж я так, к слову… А если по правде, Ефим Андреевич, то я поражен случившимся до эпидермы!

– До чего?

– А бог его знает, это так наш доктор выражается. Слово красивое, вот я его и запомнил.

– Должно быть, аллегория какая… или что-нибудь этакое… метафорическое, а может, французское? Как думаешь? – Поляничко достал табакерку и принялся разминать между пальцами душистую смесь.

Помощник пожал плечами и виновато пробубнил:

– Не знаю. По-французски я понимаю плохо, а уж говорить – слуга покорный… А вон и Мензурка наша показалась! – обрадованно воскликнул Каширин, заметив через окно поднимающегося по лестнице штатного полицейского медика, – вот сейчас я все и разузнаю. – Исчезнув на минуту за дверью, сыщик появился вновь. Он выглядел растерянным. – Наливайко сказал, что эпидермис – это человеческая кожа…

В этот самый момент Поляничко прикрыл рот белоснежным платком и разразился серией оглушительных чихов. Вытирая выступившие слезы, он рассолодился и непонимающим взглядом окинул подчиненного:

– Что-что?

– Анатолий Францевич говорит, что эпидермис – есть человеческая кожа.

– Вон оно как?! Умно! А я вот что думаю: надо тебе, Антон Филаретович, в Новороссийск собираться. Найдешь какую-нибудь попутную посудину и отправишься навстречу нашей экспедиции. В море пересядешь на «Королеву Ольгу» и отыщешь злодея. А если Клим Пантелеевич тебя опередит, то все равно арест убийцы произведешь именно ты, и следственно, наше сыскное отделение раскроет заграничное смертоубийство. А это уже совсем другой натюрморт вырисовывается! Тут уж полицмейстер одной бронзовой медалькой не отделается! Глядишь – и к Станиславу представит! Так что выписывай командировочные – и с богом! Негоже нам, точно зрителям в синематографе, сидеть и наблюдать, как душегубец наших горожан морит.

– Оно конечно, правильно излагаете, Ефим Андреевич, – дрожащим голосом залепетал полицейский, одергивая полы статского платья. – Только тут есть одна загвоздочка: я, признаться, качку не переношу и плавать совсем не умею. – Он набрал полную грудь воздуха и на выдохе выпалил: – Так что лучше вместо меня послать кого-нибудь другого.

– Плавать не умеешь? – Поляничко от удивления выпрямился на стуле. – Вот чудак-человек! Так я ж и не заставляю тебя Черное море вершками переплывать! Ты в каюте комфортом наслаждаться будешь да ресторации посещать со вкусностями разными. А блюд этих, говорят, на судне том – видимо-невидимо! А что касаемо морской болезни, то бывает она только один день, редко – два. Зато потом совсем от нее избавишься, и девятый вал станет тебе – что прогулка в фаэтоне по Николаевскому! Так что давай не прекословь. Отправляйся. А я тебе на всякий случай русско-французский словарь в дорогу дам – от моей старшенькой остался. Почитаешь, времени много лишнего будет. Ну не приличествует нашему полицейскому совсем не уметь на иностранном языке изъясняться! К тому же дело это международное, да и в заморских портах перед чиновниками придется речь держать. А уж в рассуждении всяких там «же ву зем» я и не говорю, хотя знаю, грешен ты, братец, грешен! – лукаво улыбаясь, погрозил заскорузлым пальцем начальник. – Так что иди в канцелярию и оформляй подорожную. К тому же ты у нас единственный, у кого есть заграничный паспорт. Ну, давай, ступай!

– А за словарик, Ефим Андреевич, чувствительно вам благодарен! – посиневшими губами едва выговорил помощник. С лицом, как на шестой день Великого поста, он смиренно удалился.

II

Владимир Карлович Фаворский возглавлял местное жандармское отделение уже пятый год. Бывший штаб-ротмистр 17-го драгунского Нижегородского Его Величества полка о будущей карьере жандармского офицера никогда и не помышлял. Но случилась война с японцами, и охваченный общим порывом молодой офицер сразу попросился на фронт. Будучи зачисленным в Терско-Кубанский полк, он совершил целый ряд успешных рейдов по тылам противника, а во время Мукденского сражения конный разъезд под его командованием уничтожил артиллерийскую батарею японских скорострельных пушек «Арисака». Во время боя отважный офицер получил ранение, но его кавалерийское подразделение в полном составе благополучно вернулось в расположение части. За эту операцию штабс-ротмистр был удостоен ордена Святой Анны III степени с надписью «За храбрость» и досрочным присвоением очередного воинского звания.

Через два месяца он вышел из госпиталя и, вдоволь насмотревшись на бездарное командование генералов, решил подать в отставку. Не успел он написать рапорт, как однажды вечером в его дверь постучали. На пороге стоял степенного вида господин в котелке, с тросточкой и в длиннополом сюртуке. Напомаженные усы свидетельствовали о том, что незнакомец следит за своей внешностью. Представившись офицером Отдельного корпуса жандармов, он попросил разрешения войти. Справившись о здоровье родителей и расспросив о планах на будущее, он без всяких прелюдий предложил ротмистру службу в политической полиции. Подробно описав все выгоды и сложности новой профессии, гость удалился, условившись о встрече на следующий день. Всю ночь Фаворский не спал, обдумывая неожиданное предложение. Он находил десятки «за» и десятки «против» и все-таки согласился. Через месяц его направили в Санкт-Петербург слушателем курсов при штабе Отдельного корпуса жандармов. Специальная программа давалась легко, и, окончив с отличием учебу, его командировали в Ставрополь на должность начальника охранного отделения при Терском жандармском управлении.