Шпион против майора Пронина - Арсений Замостьянов Страница 36

— Если есть хотя бы один процент вероятности, что Роджерс связан с немцами, — мы обязаны двадцать раз все перепроверить.

— Один процент — это много. Один процент генов отличает человека от обезьяны, Лаврентий Палыч.

Берия улыбнулся, даже усмехнулся.

— Это хорошо. Это ты очень хорошо сказал. Когда мне в очередной раз скажут, что товарищ Пронин стал не тот. Что он подозрителен и пора его менять — я отвечу: никто не понимает меня с полуслова так, как товарищ Пронин. Так что ты доносов не бойся. Человек устроен так: если у него есть возможность сдэлать подлость — он это подлость сделает. Вот у нас с тобой нэт возможности сдэлать подлость, потому что мы большевики и слуги народа. А если бы мы в душе не были большевиками — такими подонками стали бы, что весь мир бы содрогнулся! Знаешь, почему собака лижет свои яйца, а человек — никогда не лижет?

Пронин знал эту развязную шутку, но отрицательно покачал головой.

— А просто человек не достает! А собака достает! Вот так и Роджерс. Почувствовал возможность сыграть на немцах — и начал их облизывать. Так человек устроен. А если бы мы ему отрезали ноги десять лет назад — он бы не сумел действовать против нас все эти годы.

Берия развеселился. Немногословный, но все понимающий Пронин был для него идеальным собеседником.

— Кто же все-таки тогда выпустил Роджерса? Не эта ли сволочь сейчас пишет на тебя сигналы, товарищ Пронин? Но ты не волнуйся. Мы тебя всегда отстоим. Может быть, Коврова не отстоим. Может быть, Оваловым придется пожертвовать. А тебя отстоим. Тебя ждет большая работа в Прибалтике. Работа года на полтора. А сейчас доверчивай телеграфное дело — тебе доверяют!

— Лаврентий Павлович, что значит — пожертвовать Оваловым? Это был бы провал всей моей работы! — Пронин стал пунцовым, даже температура подскочила.

— Не волнуйся, товарищ Пронин. Один процент вероятности. Как у шимпанзе.

Вместе с провожатым Пронин возвращался к Боровицким воротам. Пронин не мог думать о работе. Думал об Овалове. Самое страшное, что и Овалов становился работой… Может быть, после посадки Роджерса прекратятся «сигналы»? Или все-таки запущен сложный механизм, в котором личность Роджерса решающей роли не играет? Ох, боюсь, что вторая гипотеза ближе к истине. И все-таки Берия дал нам карт-бланш. А, значит, на Роджерса можно надавить с размахом. Обставить допросы дорогостоящими декорациями, затейливой бутафорией. Была у Пронина одна смелая мыслишка… «Эмка» ждала его на задворках манежа.

— Адам, скажи-ка мне, где у нас работает товарищ Левитан? На Малой Никитской, вроде бы там находится Дом звукозаписи?

Этот уникальный дом возвели совсем недавно, он был гордостью первой пятилетки, всесоюзной стройкой… А совсем неподалеку жил нарком, с которым Пронин только что встречался.

— Не имею понятия, Иван Николаич. Мы ж с тобой на радио покамест не ездили.

— Не ездили, это верно. Однако пора нанести визит передовикам советского радиовещания. Хотя… Выяснять, где работает засекреченный товарищ Левитан — только терять время. Лучше вызовем его к нам. Человек он еще молодой, пущай побегает. Скажешь, рискую я, Адам? Рискованный фортель с Левитаном задумал. Ничего, Адам. Знаешь поговорку — кто не рискует, тот в тюрьме не сидит!

Голос Левитана знала вся страна. Да и за рубежом именно левитановский тембр порождал ассоциации с величием советской державы. Но никто из чекистов, которые проверяли у него документы по пути к Пронину, не признал в молодом брюнете легендарного диктора, того самого Левитана.

Королю советского радио еще не было тридцати. Внешность застенчивого очкарика не подходила к его торжественному голосу.

— Товарищ Левитан? Моя фамилия Пронин. Майор Пронин. Товарищ Железнов ввел вас в курс дела? Придется вам поучаствовать в одной необычной звукозаписи. Говорят, что вы однажды поучаствовали в розыгрыше и сделали запись фальшивого выпуска новостей для какого-то театрального капустника. Это правда?

— В ваших стенах нельзя говорить неправду. Поэтому признаюсь откровенно: был грех.

— Да какой это грех? Что за жизнь была бы без шуток, без веселых скетчей? От такой жизни пахло бы жженой резиной. Скукой бы пахло. Очень хорошо, что у вас есть опыт нештатных записей. Я вот тоже решил разыграть одного приятеля. Малый заскучал, нужно как-то его встряхнуть…

Железнов стоял за спиной Левитана и не мог сдержать улыбки. Да его просто корчило от смеха.

С Роджерсом Пронин встречался за чаем. Не в комнате для допросов, где стулья намертво присобачены к полу, а в уютных апартаментах, напоминавших гостиную хлебосольного московского дома. Самовар, красные фарфоровые чашки в русском стиле, ваза с трюфелями… Англичанин ничему не удивлялся. Он вышел из образа бухгалтера Гасина и носил себя с надменностью лорда. Впрочем, Пронин знал, что никаким аристократом Роджерс не был. Его отец был совладельцем небольшой провинциальной фабрики. Мелкий буржуа! Но Роджерс — артист, артист одаренный. Да и наши представления об аристократах поверхностны: вообще-то они — обыкновенные мужики, просто испорченные родовой спесью. А все эти разговоры о дворянских подбородках, об особой стати — это для восторженных курсисток и самовлюбленных князьков.

— Что скажете, господин Роджерс? Как вам наше гостеприимство?

— Кормят сносно. Книги доставляют без промедлений.

— И что читаете? Что-нибудь о разведке?

Роджерс скривил губы:

— Не выношу книг о разведке и глупых криминальных романов. Я взял Диккенса — «Большие надежды». На английском, разумеется. И «Морские рассказы» вашего Станюковича.

— О! Сразу видно сына Британии. По духу вы не шпион, а мореплаватель.

— Это только русские называют своих разведчиков сотрудниками, а чужих — шпионами. Вы себя считаете шибко моральными, а нас — исчадиями ада. Без такой красивой иллюзии русский человек не слезет с печи. Вы присосались к этой псевдоморальной мотивации, как алкоголик к бутылке. Вам мало, что агент иностранной державы действует против вашего государства. Вы еще непременно должны приписать противнику качества подлеца, морального урода. А себе — черты святого Франциска. Это ханжество! Хуже того, это непрофессионально. Считайте, что я рубанул вам правду-матку на правах гостя.

Пронин громко, по-купечески хлебнул чаю — разве что не из блюдца.

— А разве вы не считаете себя дирижерами вселенной? Правь, Британия, морями!… И не только морями, так ведь, господин Роджерс? Советский Союз портит вам пейзаж на глобусе. Неуправляемая варварская империя пролетариев. Тут система Питта бессильна. Зато работает система Роджерса. Ведь это вы предложили натравить русских на немцев?

— Давайте будем говорить о Диккенсе, о русском чае, о женщинах. А на такие вопросы я отвечать не стану. Вы же понимаете, дорогой мой Иван Николаевич, что я у вас надолго не задержусь. На пенсию я себе заработал. В этом году в Британии разоблачили двух ваших шпионов. Для вашей конторы спасти этих важных агентов — дело чести. Я уверен, что наши боссы договорятся об обмене. Вы пресекли мою деятельность в СССР. Браво, майор! Но выжать из меня информацию вам не удастся. Я прочитаю Диккенса и Станюковича — и уеду из вашей замечательной страны с дипломатическим паспортом.