Вверх по дороге, ведущей в ад - Наталья Берзина Страница 36

– Сколько ты шел? – снова спросил Умрой.

– На палатку я наткнулся почти сразу, как стемнело. Около часа отлеживался… Нет, не могу ничего сказать.

– Знаешь, Маркел, если они еще там, то мы их достанем. Конными мы их найдем! – Умрой впервые проявил эмоции.

Чика бросился седлать свою лошадь, но Умрой остановил его:

– Ты с Пашкой пойдешь к скалам. На тот случай, если мы опоздаем, перехватите эту парочку. В любом случае нам понадобится засада на их пути. Мы с Маркелом будем в загоне. Связь держать с нами по радио.

Вскочив на лошадей, Маркел и Умрой рысью двинулись в указанном Пашкой направлении. Проводив их взглядом, Чика вздохнул и, не оборачиваясь, спросил:

– Ты Бара не встречал?

– Что? – переспросил Пашка.

– Бар с нами был. Ушел куда-то и пропал. Я спрашиваю, ты его не видел?

– Не-а! Я вас-то чудом нашел!

– Ну тогда пошли. Нам черт знает сколько шлепать. Вон туда, к тем скалам, – зло проворчал Чика и дернул лошадь за повод.

Обходя труднопроходимые участки, Чика упрямо шел к виднеющимся вдали скалам. Плетущийся позади Пашка раздражал его. Этот дурень, помешанный на бабах, вызывал стойкое отвращение. Впрочем, что с него взять, зеленый пацан, жизни не видел. Самому Чике пришлось хлебнуть в этой жизни такого, что многим даже не снилось. Все их воровские заморочки ничто по сравнению с тем, что пережил он.

Сразу после учебки он оказался в Чечне. Участвовал в сопровождении караванов. Несколько раз побывал под обстрелом, но выжил, а вот когда старики послали его за водкой, примитивно попал в плен. Главное, сам пришел в дом, где засели «чехи». В себя пришел только ночью. Связанный, в подвале, с кляпом во рту. Двое суток без воды и пищи. Ночью его затолкали в багажник древней «Волги», долго куда-то везли. После шли какими-то козьими тропами. Снова подвал. Попытался рыпнуться – избили. Продали в рабство. Хозяин кормил так, чтобы только не подох. Чтобы не сбежал, за ним присматривал мальчонка лет двенадцати. Автомат в руках был едва ли не больше его самого. По-русски щенок ни слова не знает, только спуску от него не было ни малейшего. Чуть что не так, сразу докладывал старшим. Те начинали бить. Грамотно били. Боль адская, но без особых повреждений.

Спустя два месяца Чике все же удалось сбежать. Скитался по горам, кормился травой, листьями. Вышел к федералам. Думал, что мытарства закончились. Как же! Как раз наоборот. Им занялся спецотдел. Капитан, допрашивавший Чику, убеждал его признаться, что тот сам перешел к «чехам». Заставил подписать бумагу, что он участвовал в нападении на блокпост. На следственном эксперименте Чика сбежал. Ушел недалеко. Снова попал к горцам. Для порядка его избили. Увели с собой. Когда узнали, что он сирота, мать похоронил незадолго до призыва, поняли, что выкупа не будет. Под дулом автомата заставили расстрелять двоих контрактников. Какой-то араб снимал все на видео. Нет, больше оружия в руки ему не давали. Таскал ящики с патронами, рюкзаки со взрывчаткой. Насмотрелся на то, как убивают федералов, сполна. Когда группу окружили в горах, под обстрелом тихонько смылся. Больше к своим не лез. Ушел на юг. Там оказалось не лучше. Батрачил. Ходил с браконьерами за осетром в дельту Волги. Однажды попали в облаву. Чика вовремя выпрыгнул из моторки и добрался до берега. Двое суток выбирался из дельты. От безысходности рванул на Север. Без денег, без документов. Научился достаточно ловко уходить от милиции. Скитался больше года. Когда судьба привела его в эти края, Чика уже был матерым бродягой. Изредка устраивался куда-нибудь подработать, но в основном не надолго, до первой зарплаты. Двигался дальше, не с целью свет повидать, а только чтобы себя не показать. Больше двух месяцев нигде не задерживался. С Маркелом он договорился о работе на лето. Невольно оказавшись в роли охранника, плюнул на моральные нормы и просто делал свою работу. Благо платил Маркел хорошо. Чика даже в обычных развлечениях охраны принимал участие только для того, чтобы не прослыть белой вороной. Уж он-то на себе испытал, что значит быть рабом. К Маркелу Чика не чувствовал ни ненависти, ни любви. Какая разница, кто и как живет!

Сейчас Чику волновало только одно: не обманет ли его Маркел, заплатит ли за последний месяц. Если заплатит, то можно идти дальше, до самого океана, а там что-нибудь подвернется. На крайняк можно будет и за границу свалить.

Умрой заметил след от костра первым. Соскочил с лошади, присел на корточки, чуть ли не обнюхал место, где стояла палатка.

– Они ушли совсем недавно! Меньше часа назад! Догоним элементарно!

– Знать бы, куда они ушли! Ты говоришь так, словно мы их уже взяли! – уныло проворчал Маркел.

– Когда Пашка сказал, что их видел, ты подхватился так, словно у тебя украли миллион! – заметил Умрой, вскакивая на лошадь.

– Миллион не миллион, но, похоже, общак у них! Кроме того, эту девку я берег в подарок нужному человеку. Сам не тронул и пацанам не дал.

– Подумаешь, не велика потеря! Девок, что ли, мало?

– Ты не понял? Мне нужно, чтобы ты их нашел! Немедленно! Я хочу вернуть и бабки, и девку! – взревел Маркел и замахнулся на Умроя нагайкой.

Но тот, не дрогнув, перехватил занесенную над ним руку и, как-то по-особому сдавив, заставил Маркела сморщиться от боли.

– Ты, дорогой, не забывай, где находишься! И помни, кто перед тобой! – прошипел Умрой.

Внезапно словно ветер пронесся над их головами, где-то неподалеку зазвучала странная завораживающая мелодия. Склон увала вдруг утонул в разноцветном, мерцающем сиянии. То, что в Заполярье, скорее всего, приняли бы за северное сияние, продолжалось недолго. Всего несколько минут. Когда зарево растаяло, оставив слабо светящийся круг, побледневший Умрой, натянув поводья, заставил лошадь пятиться.

– Во блин! – только и воскликнул Маркел. – А чой-то было?

– Уходим, это бодхисатва! – шепотом, словно боясь кого-то спугнуть, прошептал Умрой.

– Чево? – протянул Маркел и, толкнув пятками лошадиные бока, попытался направиться к тому месту, где минуту назад опустилось на каменистый склон невиданное сияние.

Лошадь, странно всхрапнув, затопталась на месте, но так и не сдвинулась. Разозлившись, Маркел что есть силы стеганул ее нагайкой. От страшного удара кожа на боку лопнула, брызги крови веером разлетелись по камням, но упрямое животное, поднявшись на дыбы, упорно не двигалось с места. Осознав безуспешность своих попыток, Маркел спрыгнул и бегом помчался к все еще слабо светящемуся месту. Он еще бежал, когда мелодия зазвучала громче. Уже ясно слышалось пение на незнакомом языке. Чарующий женский голос проникал в сердце, звал, кружил голову. Маркел перешел на шаг, непонятное волнение охватило его, почему-то хотелось нежности. Откуда-то издалека возник призрачный образ матери. Почти забытый, неясный, но такой болезненно родной. Казалось, она сидит у колыбели, качает ногой скрипучую, давно рассохшуюся детскую кроватку и напевает унылую, тягучую, как сон, песенку. Маленький Володя, пуская пузыри, таращился на усталое женское лицо, слова песни были ему непонятны, но в душе зарождалось приятное тепло. Крошечными ручками он пытался обнять ее, прижаться, вдохнуть головокружительный материнский запах, припасть к тяжелой, набухшей груди, захватить губами упругий сосок, почувствовать густой, сладковатый вкус женского молока…