Банда 6 - Виктор Пронин Страница 36

Света припала к Пафнутьеву и некоторое время стояла без движения. Ее глаза сияли от счастья, и, казалось, она сейчас такое скажет, такое выдаст, что...

— Представляешь... Иду по улице, ничего себе такого не думаю, и вдруг ты навстречу! Здорово, правда!

— Хорошо бы, — мечтательно произнес Пафнутьев, а сам тем временем прислушивался к звукам за дверью — они явно предназначались для него. Худолей шумно хлопал дверью, зачем-то топая при этом, потом принялся звать Андрея. Тот заговорил громче, чем требовалось, и тут же примолк, видимо, Худолей дал ему знак — говори, дескать, тише, начальство работает. — Пора, — сказал Пафнутьев. — Меня зовут.

Странное существо все-таки была Света — едва услышав последние слова Пафнутьева, она снова бросилась со слезами ему на грудь, будто все происходило на вокзале, в аэропорту, будто он уезжал или улетал если не навсегда, то надолго и путь его ждал опасный и неизвестно, выживет ли, вернется ли...

— Господи, Света, — растерялся Пафнутьев, — я еще не умираю, еще поживу немного...

— Будешь меня помнить, да?

— Я тебя никогда не забуду. Клянусь.

— Ну что тут у вас? — распахивая дверь, произнес Пафнутьев нарочито громко и властно.

— Труп, — ответил Худолей, скорбно потупив глаза.

* * *

Произошло следующее. Неугомонный Худолей, измаявшись от бессонницы, отправился к строителям побеседовать, языки почесать и, между прочим, попытаться вызнать что-нибудь такое, чего никогда человек не скажет большому начальнику, который записывает в протокол каждое слово.

Спустившись в подвал, Худолей постучал в дверь.

Ему никто не ответил.

Он постучал сильнее.

Ответом опять была тишина. И тишина эта не понравилась многоопытному эксперту, что-то в ней было неживое, тянуло от этой тишины чем-то нехорошим. Подобные вещи Худолей всегда ощущал остро и безошибочно.

Толкнув дверь, он убедился, что она не заперта. Пошарил рукой по стенам, нащупал выключатель, включил свет. Он вспыхнул непривычно ярко после полной темноты — комната была пуста. Обе кровати оказались застеленными, было такое впечатление, что на них в эту ночь никто не ложился.

— Ни фига себе! — присвистнул Худолей, чтобы хоть что-то произнести, чтобы звуками голоса нарушить эту мертвенную тишину.

Комната была достаточно просторной, метров двадцать пять. Кроме кроватей, здесь были свалены всевозможные дрели, электрические рубанки, на отдельном столике были закреплены мощные тиски, в углу стояли лопаты, ломы, трубы.

Мягкими, крадущимися шагами Худолей обошел всю комнату, все осмотрел, кое-что даже ощупал, постоял перед маленьким окном, врезанным в стену у самого потолка. Приподнявшись на цыпочки, потянул на себя раму. Окно оказалось незапертым. В общем-то, в этом не было ничего необычного, — вполне возможно, строители оставляли окно на ночь открытым. Было уже тепло, и весенний воздух способствует сну здоровому и целебному.

Постояв некоторое время в полной растерянности, Худолей снова обошел всю комнату. Странным было то, что строителям некуда было деться — выходы из дома блокировали ребята Шаланды, затевать работы в столь ранний час и будить обитателей дома... Нет, это было совершенно невероятным.

И Худолей решился на шаг простой, естественный и, в данном случае, необходимый. Он решил тщательно осмотреть всю комнату на уровне обыска. Собственно, это и был обыск. Заглядывая под подушки, за деревянные щиты, пробуя рукоятку тисков, Худолей тем временем постоянно прислушивался — не загромыхают ли шаги возвращающихся откуда-то строителей. Но нет, в доме стояла глубокая сонная тишина.

Худолей заглянул под кровать, надеясь увидеть там чемоданчик, рюкзак или еще что-нибудь принадлежащее строителям. Под одной кроватью было совершенно пусто. Это его удивило, озадачило настолько, что он даже вслух произнес обычное свое:

— Ни фига себе...

Но без выражения произнес, как бы утверждаясь в какой-то мысли, в каком-то решении.

Заглянув под вторую кровать, Худолей обнаружил, что все пространство под ней занято бесформенным тюком. Ожидая, что это нечто из одежды, обуви, мелкого инструмента, он тронул его. Тюк был единой массой, и сдвинуть его с места оказалось непросто. И тут Худолей увидел то, что уже ожидал, чему не удивился, — из-под тюка вытекала тоненькая струйка крови. Впрочем, грамотнее будет сказать, что Худолей увидел струйку жидкости, внешне напоминающую кровь.

— Ну, вот, — удовлетворенно произнес он. — Наконец кое-что стало понятным, кое-что стало на свои места.

Тюк он трогать не стал, просто взял кровать за спинку и передвинул ее к середине комнаты. В результате сочащийся кровью тюк оказался открытым. Поколебавшись, Худолей откинул уголок одеяла и увидел мертвое лицо Степана Петришко, с которым совсем недавно, вечером, слушал откровения толстой гадалки и чокался, попивая хозяйское виски.

— Ну что, Степа, приехали? — спросил Худолей и, конечно, ни единого звука в ответ не услышал. — Приехали.

Спустившись в подвал и увидев худолеевскую находку, Пафнутьев придвинул стул, сел на него и некоторое время молча смотрел в мертвое Степаново лицо. И непонятно было — прикидывает ли он поправки в свою версию происходящего, сожалеет ли о безвременно отлетевшей душе или просто вспоминает подробности всего случившегося в этом доме.

— Второй где? — спросил он наконец.

— Я весь дом обошел — нету.

— А охрана?

— Шаландинские ребята говорят, что ничего не видели, не слышали и знать ничего не желают. Мимо нас, говорят, мышь не проскочит. Мимо нас, говорят, птица не пролетит.

— Птица, может, и не пролетит, — проворчал Пафнутьев. — Что с ним? — он кивнул на труп.

— Похоже, по затылку врезали.

— И как это понимать?

— То, что его порешил напарник из своей же деревни... мне не верится. Не говорю, что не верю, я выражаюсь осторожнее — мне не верится. Скорее всего другое.

— Ну? — нетерпеливо поторопил Пафнутьев.

— Одного порешили, а второго не успели. Слинял второй.

— Так слинял, что оперативники не услышали? Ведь если одного убивают, второй такой крик поднимает... Никто в кровати не останется. А говоришь, мышь не проскочит.

— Это они говорят, шаландинские... А ты, Паша, за последний час, два... Ничего такого не слышал? — спросил Худолей без всякой задней мысли и, только проговорив вопрос, спохватился, зажал свой поганый рот полупрозрачной ладошкой и с ужасом уставился на Пафнутьева, ожидая кары и гнева.

Пафнутьев лишь укоризненно посмотрел на Худолея и отвернулся.

— Слышал, — сказал он.

— Да? Что, Паша?

— Женский шепот.

— И что же она тебе нашептала?

— Нашептала.