Парень с того света - Роберт Лоуренс Стайн Страница 36

– Кто-нибудь хочет чаю или кофе? – вмешалась миссис Нелло.

Никто ей не ответил.

Я слышала, как сестры Джули болтают о чем-то в своей комнате наверху. Мне вдруг ужасно захотелось вырваться от родителей, взбежать наверх и присоединиться к ним.

– Вы уж извините нас за вторжение, – сказала моя мама маме Джули.

– Ну что вы, какое вторжение. Я прекрасно понимаю. Если я могу что-нибудь сделать…

– Кэйтлин, мне очень жаль, – продолжала извиняться Джули, стоя у входной двери, словно боялась ко мне подойти. – Ты моя подруга, мне невыносимо видеть тебя в беде. Прости меня, пожалуйста.

– Тут нечего прощать, – ответил за меня папа. Он присел рядом со мной на диван. Однако не совсем близко, словно я была заразная или могла кинуться на него диким зверем.

Мама стояла надо мной, скрестив руки на груди.

– Расскажи нам то, что ты рассказала Джули. Хорошо, Кэйтлин? Расскажи нам всю историю, чтобы мы могли помочь. Не бойся.

– Вы не понимаете! – заорала я. – Не понимаете! Это не история. Никаких историй я не рассказывала! Вы не понимаете!

Я визжала во всю мощь своих легких. Хоть и понимала, что действительно произвожу впечатление сумасшедшей.

– Криком делу не поможешь, – промолвил папа.

– Это все тоже не поможет, – огрызнулась я.

– Давай поговорим, – сказала мама и сделала мне знак подвинуться, чтобы она могла сесть с другой стороны от меня. – Так поступают близкие люди, Кэйтлин. Они помогают друг другу.

Они с папой разговаривали со мной как с пациенткой психушки, а от их слезливых взглядов меня тошнило.

– Вот сами и разговаривайте! – выкрикнула я, вскочив. Оттолкнула маму, пронеслась мимо испуганно взвизгнувшей Джули и вылетела из дома.

Выскочив на крыльцо, я захлопнула за собой дверь, отсекая их крики и мольбы вернуться. Вдохнула теплый, свежий весенний воздух, спрыгнула с крыльца и бросилась наутек.

Я замешкалась, увидев у тротуара свою машину. Нет. Мне необходимо было бежать, бежать, чтобы выплеснуть свою ярость. Чтобы ветер бил в лицо, а тишина очистила разум.

Я бросилась дальше очертя голову. Размахивая руками, я неслась в ночи, сумочка подпрыгивала у меня на плече. Мимо домов с маленькими двориками, в основном погруженных в темноту, мимо пустыря с табличкой «Продается» у тротуара, мимо узкой детской площадки с горкой и качелями.

Они считают меня ненормальной.

Джули считает меня ненормальной.

Хороша подруга.

Я знала, что так случится, если я кому-нибудь признаюсь. И вот я мчусь со всех ног, мчусь в ночи, словно загнанный зверь, мчусь куда глаза глядят. Одна-одинешенька.

Дина Фиар не могла помочь. Джули не могла помочь. Бог свидетель, родители не могли мне помочь. Казалось, они готовы упрятать меня в дурку.

Вот я и бежала по улице, два квартала, три квартала, выбегая из темноты в желтое сияние уличных фонарей и снова ныряя в темноту. Из света во мрак.

Неужели остаток моей жизни пройдет во мраке?

Не могу же я бежать вечно. Даже в своем невменяемом состоянии я понимала, что мне придется вернуться домой. А что дальше?

Мои туфли колотили по мягкой траве. Где-то вдалеке трижды коротко просигналил клаксон. Кроме этого тишину нарушал лишь топот моих ног по сырой от росы земле.

Немного не добежав до автобусной остановки на углу, я, споткнувшись, остановилась. Надо было восстановить равновесие. Дышалось с трудом, грудь болела.

Я поймала себя на том, что до сих пор машу руками. Сумка на плече вдруг потяжелела. Я замерла, пытаясь отдышаться, и уставилась на стеклянную остановку, озаренную светом уличного фонаря.

Уставилась на красное пятно за стеклом. Прищурилась, фокусируя взгляд… пока не разглядела, что красное пятно было красной толстовкой. Да, сквозь стекло я увидела красную толстовку. И парня, ее носившего. Его голову скрывал капюшон. Ссутулившись, он примостился на краю скамейки и нетерпеливо постукивал ногой.

Блэйд. Он меня не видел. Он сидел ко мне спиной, будто ждал автобуса. Но я-то знала. Знала, что ждет он меня.

Откуда он узнал, что я буду здесь? Не имеет значения. Он меня доконал. Я поняла, что куда бы я ни пошла, он будет там. Что он никогда не отступится.

Я следила за ним, как он эдак небрежно постукивал ногой, потирая колени. Стояла, сжимая кулаки и позволяя гневу нарастать, пока перед глазами не замелькали красные пятна, такие же красные, как и его толстовка. Внутри у меня все кипело и клокотало от сокрушительной ярости.

Он не может так со мной поступать!

Слова Дины Фиар всплыли у меня в памяти. Я услышала их, словно она стояла рядом. «Тебе придется убить его снова».

И я уже выхватила нож из сумки. Уже сжимала в кулаке его рукоять. На лезвии засохли пятна крови с прошлого раза.

Я так и не удосужилась его отмыть, не удосужилась выбросить или спрятать. Я сохранила его… сохранила, зная, наверное, что снова пущу в ход.

Мне хотелось закричать. Выплеснуть с воплем всю свою ярость. Но я сдержалась. Сдержалась, затаила дыхание, отбросила всякую человечность. Сдержалась и подняла нож.

Я скользнула на остановку, прежде чем он успел обернуться, и ударила его в спину. Всадила лезвие в середину красной толстовки – глубоко всадила и вгоняла, вгоняла все глубже, вгоняла со всей своей яростью.

Я дернула ножом вправо. Потом оттянула его назад и рванула влево. А затем стала бить, резать, кромсать.

Руки парня взметнулись. Он застонал от боли. А потом ничком рухнул на скамейку. Просто взял и свалился.

Дыша, как собака, с хрипом, я подняла глаза – и начала давиться, давиться и задыхаться, потому что увидела Блэйда, наблюдавшего за мной. Блэйд, в своей красной толстовке, смотрел на меня, стоя под уличным фонарем на другой стороне улицы.