Мораторий на крови - Марк Фурман Страница 36

Весьма раздосадованный отказом Лаврика от предложения совместно попариться, дабы установить взаимное доверие и контакты, начальник централа привычно расслабился, осушив полный стакан водки. Наедине с собой крепкие напитки он пил из любимого граненого стакана еще советских времен, вмещавшего до верхней риски, как выражался Федор Ильич, «наркомовские двести грамм». Закусив спиртное бородинским хлебом и салом с чесноком, Папуша достал из сейфа машинопись дневников Милославского, прилег на диван и, отключившись от забот и событий сегодняшнего дня, не забыв помянуть Лаврика недобрым словом, начал читать.

«…В жарком пыльном Тригорске, куда я вернулся из Питера, делать было просто нечего. Предки прямо с дачи уезжали на работу, уговаривали и меня ехать с ними, просили помочь по саду-огороду. Однако чувства полного безразличия и апатии целиком властвовали надо мной. Проснувшись часам к двенадцати, что-то без особого аппетита ел, читал без разбора газеты, смотрел телевизор. Иногда лазил в интернет, но информация сильно утомляла меня. Близких друзей ни в школе, ни в институте я так и не завел, поэтому пойти в кино или ночной клуб было не с кем. И денег тоже не было. От всей неопределенности, гнусного бытия и бездельничанья настроение резко менялось. К тревоге за содеянное в Питере стало примешиваться чувство раскаяния, особенно усиливающееся после просмотра какого-нибудь слезливого кинофильма или мелодрамы.

Я не находил себе места, словно зверь в клетке слоняясь по квартире. Чтобы снять напряжение, шел в магазин, что рядом с домом, купив что-то из еды, возвращался обратно. Потом ел, пробовал пить отцовскую водку, но алкоголь только усиливал чувство вины, после него меня изматывала сильнейшая головная боль.

Внезапно на меня накатывало нечто схожее с осуждением, отторжением самого себя. На глаза наворачивались слезы, я плакал по нескольку раз в день. Просыпался и по ночам, тут же накатывало ощущение вины. В темноте пробовал пить валерьянку, мамин корвалол, но лекарства не действовали, после них засыпал лишь к утру.

Так продолжалось довольно долго, теперь мысли о сексе, прежние фантазии перестали тревожить. Из меня словно выпустили воздух: был парень, сексуальный маньяк, как я сам себя называл, взглядом не пропускавший ни одной юбки, а тут женский пол разом исчез, перестал существовать. Не скрою, я даже радовался этому, сознавая свою вину. Неожиданно, проходя мимо Успенской церкви, что неподалеку от нас, и услышав перезвон колоколов, прошел внутрь, купил и поставил две свечи в память об убиенных под Комаровом Анастасии и Таисии. Это слово — убиенных — я произнес про себя, потом шепотом. Оно казалось менее мучительным, с оттенком библейской торжественности.

То зверское, агрессивное, что скрывалось во мне, затаилось лишь на время. Прошел месяц, другой, как неожиданно сексуальное возбуждение вновь охватило меня. Чувства апатии и бездействия как не бывало. Женщины, их ноги, колени, грудь вновь волновали меня. Так, переполненный воспоминаниями, я вновь оказался у столь знакомого с детства бассейна.

Со скамейки, на которой сиживал еще мальчишкой, сквозь густую листву старой липы я наблюдал за хорошо просматриваемым отсюда входом в бассейн. Мое внимание в основном сосредоточивалось на девушках, которые поодиночке, иногда вдвоем или целой компанией входили в здание. Среди других я уже наметил невысокую, с хорошей фигурой, стильно одетую брюнетку в джинсовом костюме. Ее и решил дождаться до окончания тренировки.

И тут неожиданно из раскрытой настежь стеклянной двери вышла Лайзане. Моя бывшая любовь, фактически учитель, введшая меня в мир секса, была одета в светлую прозрачную кофточку с большим декольте, лишь наполовину прикрывавшую ее прежде столь соблазнительную, теперь несколько увядшую грудь. От неожиданности я отодвинулся к краю скамьи, пряча лицо за широким стволом липы.

Анни, не заметив меня, подошла к темно-синей, отнюдь не новой иномарке, открыв заднюю дверь, бросила на сиденье спортивную сумку. Однако машина не тронулась с места. Лайзане закурила, опершись на капот, докурив сигарету, скрылась в салоне. Я хотел уйти, но что-то удержало меня. Через полчаса к машине подошел лысоватый блондин. Обменявшись с Анни несколькими фразами, он сел рядом, машина тронулась с места.

Это видение первой учительницы по сексу сильно возбудило меня, буквально завело. Искурив подряд несколько сигарет, я с нетерпением дождался, когда из бассейна вышла та самая брюнетка, и пошел за ней.

Дальнейшее запомнилось мне не совсем отчетливо. Девушка села в автобус пригородного маршрута, я последовал за ней. Она долго разговаривала по мобильному телефону, прислушавшись, я расслышал пару фраз: «Нет, только не сегодня… С меня довольно… И потом, послезавтра соревнования…»

Сойдя на остановке «Поселок Сосновка», девушка перешла дорогу и, свернув на тропинку, быстрыми шагами, едва не бегом устремилась к видневшимся вдали домам. Кроме нас, никто из автобуса не вышел, что в значительной степени облегчало мои действия. В несколько рывков догнав незнакомку, я набросился на нее сзади, подножкой свалил на землю. Вначале сильно сдавил шею, чтобы отключить сознание, начал срывать одежду. И тут последовал резкий удар коленом в пах, нестерпимая боль буквально парализовала меня. На какое-то время я оказался полностью отключенным. Очнувшись, никого не увидел вокруг, лишь рядом валялся блеснувший в траве мобильник. Сунув его в карман, я устремился к лесу. Долго приходил в себя, потом дошел до станции и в целях безопасности вернулся в Тригорск электричкой…»