Царские сокровища, или Любовь безумная - Валентин Лавров Страница 36

Съемка прошла без приключений. Соколов пришел в ателье в обычном офицерском кителе без погон. В закутке для верхней одежды он вынул из баула китель оберста с необходимыми наградными крестами. Эдвард Зингер попросил клиента занять место на стуле.

Соколов выставил левую ногу вперед, поднял подбородок, ужесточил складку рта: смесь германского высокомерия с арийским презрением.

Маэстро восхитился:

— Вот в этой позе будем увековечиваться. Вы, господин Кувалдин-Рождественский, выглядите как фельдмаршал Гинденбург!

— Спасибо! — искренне благодарил Соколов. — Ваше мнение мне жизненно важно! И чтобы все было готово через два часа! Проявитель и закрепитель у вас есть?

— Разумеется!

— А вот вам ускоритель! — И Соколов положил на гармошку камеры сто рублей.

Ошеломленный Зингер простонал:

— Но наука до таких скоростей не дошла! Минимум — три с половиной часа. — И спрятал деньги в портмоне.

— Согласен! Сделайте, маэстро, несколько вариантов — на выбор. И еще, не забудьте: фото на паспарту не наклеивать. А негативы, пожалуйста, мне передайте.

Зингер пытался протестовать:

— Все, как вы сказали, сделаем, только негативы… Согласно правилам, они должны храниться у нас — вечно.

Соколов философски возразил:

— Вечно храниться будет только память о нас в сердцах благодарных потомков, а мне негативы нужны для… В общем, если это поможет делу, вот еще. — И снова протянул «катюшу».

— Ваши доводы неотразимы! — Маэстро убрал деньги, набросил себе на голову черную материю и трагическим голосом произнес: — Приготовиться! Снимаю!

Вспыхнул магний. Затем еще и еще. Зингер заверил:

— С минуты на минуту с похорон вернется мой замечательный лаборант Иванов. Он в нашем ателье занимается покойниками, проявкой и копированием с пластин — техническая, понимаете, работа. Так что через три с половиной часа вы будете иметь свое артистическое лицо в мундире. Приходите!

Соколов важно сказал:

— Маэстро, если фотографии получатся удачно, то за усердие от театра «Бубенцы» и меня лично получите еще кучу денег.

Зингер захлебнулся от удовольствия:

— Вы, сударь, очень щедры! Пусть ваши «Бубенцы» всегда имеют аншлаг. Кстати, к вам можно на спектакль прийти? Вы где находитесь?

Не моргнув глазом Соколов отвечал:

— Милости просим! Будем счастливы видеть… Посадим в директорскую ложу, места самые удобные, гм-гм. А находимся мы на Васильевском острове. Контрамарки для вас будут позже.

Не ведал маэстро, что ждут его не кресла, а острые ощущения.

* * *

Лаборант Иванов имел две мечты: стать владельцем фотоателье «Идеал» и жениться на дочке Зингера.

Пока что в жизни счастья ему не было. Когда Иванову исполнилось пятнадцать годков, то его застукали учителя гимназии: он торговал ученикам непристойные фотографии, и на этом классическое образование было закончено — из гимназии его выставили. Некоторое время подросток болтался без дела, а потом над ним смилостивился фотограф Зингер, взял в свое ателье. Сначала Иванов был мальчиком на побегушках, но скоро Зингер, человек добрый, научил молодого человека обрабатывать стеклянные пластины. Когда бывшего лаборанта «Идеала» забрали на фронт, то его место перешло к Иванову, который начал снимать покойников. Дело было это доходное — иногда на поминки приглашали, давали чаевые, когда на дом доставлял фото. Однако тысячных доходов даже в отдаленной перспективе не намечалось.

Хорошие деньги, по меркам лаборанта Иванова, приносил «Идеал». Но ателье пока что принадлежало Эдварду Зингеру, как и восемнадцатилетняя дочь Эвелина — высокого роста смуглолицая красавица брюнетка, при взгляде на которую лаборант Иванов мелко дрожал и терял дар речи. Но все-таки не терял надежды завоевать сердце красавицы, а заодно рано или поздно получить в наследство «Идеал».

Но мечты лаборанта Иванова рухнули минувшей весной.

Красавица отправилась под венец с Александром Ивановичем Линевым, сыном графа-миллионера. Этот сын был персоной влиятельной, ибо служил на самом верху Министерства внутренних дел.

…Итак, лаборант Иванов остался с разбитым сердцем, с ненавистью к благодетелю Зингеру и со своими покойниками, которых приходилось снимать по церквям, богатым домам и на кладбищах. Сейчас он подъехал на пролетке к ателье, положил на плечо штатив, а в правой руке держал футляр с камерой.