Осень в Сокольниках - Эдуард Хруцкий Страница 35

— Ну ты чистый Бонни, — сказал Фомин как-то мошеннику Вите Пончевскому.

— Кто-кто? — заинтересованно повторил тот.

— Ну, Бонни, из «Сильвы».

— А вы, начальник, оказывается, меломан.

Фомин отроду не слышал такого слова. И переспрашивать у Пончевского не стал. Феня она и есть феня. Только позже он узнал, что такое меломан. Позже, когда собрал богатую коллекцию пластинок с ариями из оперетт. Жизнь прошла, а увлечение осталось. Поэтому с особым чувством входил он сегодня в служебный вход театра.

— Вы к кому? — спросила Фомина пожилая женщина— вахтер.

— Я из милиции, мне бы к инспектору по кадрам.

— Документ у вас есть?

Фомин достал удостоверение и, не давая в руки, раскрыл.

— Московский уголовный розыск, — прочитала вахтерша. — Ну что ж, — нехотя сказала она, — проходите, кадры на втором этаже.

Лестницу покрывала вытертая ковровая дорожка, глушившая шаги. Фомин поднимался, прислушиваясь, втайне надеясь услышать музыку. Он шел по узкому коридору мимо дверей с аккуратными табличками, удивляясь обыденности театра. Учреждение как учреждение. Реальные будни никак не вязались с волшебным миром, живущим в его воображении. И кабинет у инспектора по кадрам был самый обычный, в таких Фомину приходилось бывать часто.

— Что вас интересует, товарищ подполковник? — спросила инспектор, женщина лет тридцати пяти, гладко причесанная, аккуратная, подтянутая.

— У вас шофером работает Алимов?

— Он уже не работает шофером, — перебила Фомина женщина, — за пьянку его лишили водительских прав на три года. Сейчас он постановщик.

— Это что за должность такая? — удивленно спросил Фомин.

— По-старому — рабочий сцены.

— Алимов сейчас в театре?

— Нет, он в командировке, в Перми…

На столе пронзительно и длинно залился телефон.

— Это Пермь, — инспектор взяла трубку, — я сейчас узнаю, где он.

Она долго говорила о каких-то заявлениях на отпуск, о тарификационной комиссии, потом спросила невидимого собеседника:

— Кстати, Виктор Иванович, как там Алимов? Ах, так. Понятно. Ясно. Принимайте меры. Да. Хватит с ним цацкаться. — Инспектор положила трубку, посмотрела на Фомина. — Ничего утешительного вам сказать не могу. Пил, самовольно уехал из Перми.

— Давно?

— Три дня назад.

Фомин шел по Пушкинской к метро, прикидывая, как ему отловить Алимова. Дома он у него был. Участковый выяснил, что Алимов в квартире не появлялся больше месяца. Ну это и понятно, он был в Перми. А теперь? Где же Алимов? Конечно, он мог уехать куда угодно, хоть в Сочи. Но должен же человек появиться дома. Фомин спустился в метро, он решил опять зайти в 48-е отделение.

Двери квартиры Патрушева были обиты металлическими скобами и напоминали крепостные ворота перед набегом татар.

Калугин нашел кнопку и долго слушал, как звенит звонок на «сопредельной стороне». Потом послышался лязг запоров. Видимо, хозяин открывал еще одну дверь. И наступила тишина. Калугин знал, что Патрушев внимательно изучает его в дверной глазок.

— Кто там? — Голос был приглушен массивностью двери.

— Это я, Борис Львович, Калугин из МУРа.

Опять наступила тишина, и Калугин уже начал злиться. Вновь сработали задвижки и запоры. Звук их напоминал звук работающих поршней дизеля, и дверь приоткрылась. Сначала чуть-чуть, потом пошире, и наконец щель позволила Калугину протиснуться в прихожую. За его спиной ухнула дверь. Синхронно сработали запоры. Вспыхнул свет, и Калугин увидел Патрушева. С последней их встречи прошло около шести лет, но Борис Львович не изменился. Перед Калугиным стоял моложавый для своих шестидесяти двух лет человек. Одет Патрушев был, как всегда, в темно-синий двубортный костюм из дорогого материала. Калугин знал, что Патрушев много лет шьет костюмы у самого дорогого закройщика. Белая крахмальная сорочка намертво врезалась в могучую шею. Рукопожатие было коротким и сильным, Патрушев любил демонстрировать свою мощь. Он принадлежал к категории людей, которых природа наградила силой от рождения. Ему не надо было искусственно накачивать мышцы.

— Здравствуйте, Игорь Владимирович. — Патрушев улыбнулся, показывая великолепные зубы, не знающие, что такое врачебное вмешательство. — Проходите, — продолжал он, — я, как видите, караулом стою. Сокровища свои охраняю.

— Да, Борис Львович, вам есть что охранять.

— Не для себя, не для себя старался. Умру — все людям достанется.

— Ну, вам-то о смерти говорить смешно.

— Почему же? Вы не знали моего друга, кинорежиссера Садовникова?

— Слышал, конечно.

— Он на двадцать лет моложе меня. К тому же спорт, культуризм всякий, утренние пробежки. Не пил, не курил. Был у меня в гостях, говорили, спорили. Вышел, домой пешком пошел и умер. Так-то вот, Игорь Владимирович. Прошу, прошу.

Калугин вошел в комнату. Одна стена была застекленная, и на ней плотно висели миниатюры и медальоны, вторую заняли иконы.

— Ничего нового нет, кроме, пожалуй, вот этой. — Патрушев взял Калугина за локоть и подвел к стене. — Лимарев. Приобрел два года назад, в Туле.

Патрушев отодвинул стекло, снял миниатюру, протянул Калугину.

Игорь долго рассматривал ее и протянул Патрушеву.

— Здорово.

— Прекрасная вещь. У меня был Забродин, перефотографировал ее. Реликт по нынешним временам. Телефон дымится, мои коллеги предлагают любой обмен. Но она мне нравится. Не отдам. Знаете, в любой коллекции есть вещи, которые приобретаешь для собрания как такового, а некоторые для себя. Так вот, Лимарева я приобрел для себя. Вечером сяду, поставлю его рядом с настольной лампой и смотрю часами. Понимаете?

Калугин понимал его. У него тоже были любимые вещи. У его приятеля висела картина Нестерова «Соперницы». Игорь, приезжая к нему, мог часами сидеть и смотреть на нее, находя все новые и новые детали.

— Не желаете ли чаю, Игорь Владимирович?

— Если это вас не затруднит, Борис Львович.

— Тогда прошу на кухню, по-простому.

Они сидели за массивным дубовым столом и пили чай. Кухня поражала своими размерами. Такие нынче сохранились не во всех старых домах.

— Гостей принимаю на кухне, — посетовал Патрушев, — коллекция. Остальные комнаты для меня стали музеем.

«Мне бы его заботы», — подумал Калугин.

— Игорь Владимирович, — продолжал Патрушев, — а я ведь знаю, зачем вы ко мне пришли.

— Желание посмотреть Лимарева исключаем? — Калугин хитро прищурился.

— Исключаю. Вам его не смотреть, а искать надо.

— Надо, Борис Львович. Информация у вас прекрасная.