Сад камней - Яна Темиз Страница 35

Наверно, у нее действительно был талант. Талант интересоваться другими людьми и увлекаться их интересами. Книгами и голубыми розами Айше. Делами и клиентами своего мужа. Рок-музыкой и бродилками своего сына.

Она никогда не покупала подарков. Она создавала их – из ничего, из ниток и тканей, из красок и кисточек, из найденной дешевой вазы и цветной глины, из бесконечного интереса к людям, желания сделать им приятное и собственные талантливых рук.

В тот раз это была Япония. Айше почему-то хорошо помнила весь разговор – не с него ли все началось?.. Пожалуй, с него.

– Он купил соседний офис, и через неделю там заканчивается ремонт… обязательно надо что-нибудь необычное, правильно?

– Что необычное? – Айше была озабочена предстоящей командировкой в Англию и кое-какими собственными проблемами и слушала невнимательно.

– Ты меня не слушаешь, – констатировала Эмель и вгляделась в ее усталое, похудевшее лицо. – По-моему, не стоит спешить. Зря ты так поторопилась. Вы с Октаем прекрасно могли бы…

– Да, наверно, – нетерпеливо прервала ее Айше. – Но все уже решено. Я уезжаю, я уже и кольцо вернула, и вообще… Что ты там говорила про Японию?

Поменять тему нужно было срочно. До отъезда оставалась целая неделя, и прожить ее предстояло в доме брата, потому что от своей квартиры Айше уже отказалась, и ей до смерти надоело выслушивать ежедневные сентенции брата и ахи-охи Эмель по поводу ее разрыва с женихом. Она была уверена, что поступила правильно, и не нуждалась в постоянных разговорах на эту тему, чтобы убедить в своей правоте окружающих и саму себя. В конце концов, ей тридцать лет, замужем она уже однажды побывала, она точно знает, чего хочет, а главное – чего не хочет. Брат каждый вечер твердил свое, и даже дискуссии не получалось. Эмель, не осуждая ее впрямую, задевала жалостью и непониманием.

Словом, любой повод годится! Что она говорит? Япония и какой-то новый сосед? Вот и отлично! Пусть будет новый сосед и Япония – все лучше, чем бедная, неправильная Айше и ее беспричинно отвергнутый жених.

– Эрман, – терпеливо повторила Эмель. – Тот самый господин Эрман, который защищал Албая, помнишь? Все тогда говорили, что это обреченное дело, а Мустафа выиграл! – Эмель гордилась мужем и, не всегда разбираясь в его делах, все же внимательно следила за ними, как прилежная жена футбольного болельщика за мячом. И если не совсем понятно, что такое офсайд, то уж гол-то нельзя не заметить! Эмель тоже считала голы и всегда знала, какой счет. – Все говорили, что Эрман земельных дел не проигрывает, а Мустафа сразу понял, что в кадастре элементарная опечатка, – и так и вышло. Но дело не в этом, а в том, что теперь Эрман будет в соседнем офисе, и он нас пригласил на что-то вроде новоселья, и значит, не чувствует себя обиженным.

– На что же ему обижаться? Подумаешь, проиграл процесс! Сам виноват.

– Правильно, конечно. Но ты же знаешь, они этому придают такое значение! Мустафа даже не знал, как ему себя вести, когда выяснилось, кто тот офис купил. Но Эрман сам к нему зашел, пообедать пригласил, шутил и все такое… словом, как будто ничего и не было. Так вот, я о подарке. Надо подарить что-нибудь особенное. Говорят, он Японией увлекается, просто помешан на всем японском, сразу же какую-то гравюру на стенку повесил. Я и подумала, смотри… я это сделаю на шелке, конечно… помнишь, как твои голубые занавески, в той же технике…

Айше посмотрела на набросок и не могла не оценить идею. Даже неприятности с женихом (бывшим, бывшим!) на минуту отошли на второй план. Обычно Фемиду – с завязанными глазами и весами в руке – изображают на античный манер, а перед ней была прелестная Фемида-японка: в кимоно, с высокой прической, с широким поясом на хрупкой талии. Весы в ее руке, и те казались японскими: Эмель обладала безукоризненным чувством стиля, и если не решалась создавать нечто самобытное, то копировать и стилизовать умела идеально.

– Вот здесь будут иероглифы; я узнала, как по-японски пишется «Прошу прощения», как будто она извиняется за то, что слепа и сурова, а вот здесь можно ветку сакуры протянуть. Кривую такую. И все. Остальное, как там сказано, белая поверхность с значительным молчанием. И рамку закажу. Хорошо, как ты думаешь?

Эмель всегда нуждалась в похвалах. Айше поняла это еще тогда, когда речь шла о том самом, первом абажуре. Пожалуй, именно эта неуверенность в себе и собственных силах и способностях, доходящая порой до смешного, помешала ей стать профессиональным художником. И не только стать – даже отваживаться на такую мысль. Если Мустафа, придя с работы, не замечал произведенных ею изменений в интерьере, она огорчалась чуть не до слез. Если ее сын начинал в шутку утверждать, что суп пересолен и есть его невозможно, она готова была тотчас же выплеснуть его, даже не попробовав.

И Айше не поскупилась на похвалы. Вполне, впрочем, искренние. Через день или два японская Фемида была перенесена на длинный узкий кусок шелка, обрела подходящую раму, а через неделю отправилась украшать новый кабинет преуспевающего адвоката, любящего все японское.

«Скажи я ей тогда, что ее картинка никуда не годится, она бы осталась жива!» – с какой-то безжалостной, саморазрушительной злобой твердила она про себя, борясь с подступающей тошнотой и равнодушно позволяя господину Эрману поднимать себя с газона.

«Скажи я ей тогда… и она бы… но кто же знал?! Кто может вообще что-то знать?! Господи, если я не знала такого – такого! – о родном брате и о ней, то что мы вообще можем знать?!»

– Идите вы к черту со своей Японией! – испугав соседа и его суетящуюся над ней жену, вдруг с непонятно откуда взявшейся энергией выкрикнула она. – Это все из-за вас! Из-за вас, черт вас побери! А вы чай пьете по японским правилам! Да как вы можете?! Ведь если бы не вы… если бы не вы, они не переехали бы сюда, и ничего бы этого не было! Ничего! Отстаньте от меня, не трогайте! И не надо мне вашей воды и вашего японского чая! Это все из-за вас! И меч этот ваш!

– У нее шок… неудивительно… позвони этому врачу сейчас же… ну и что, что поздно, на то он и врач… шок, конечно, не обращай внимания… Айше, милая, ну что с вами… так нельзя… мы понимаем, как вам трудно, но нужно взять себя в руки… давайте позвоним, чтобы приехал ваш муж… еще чуть-чуть выпейте… вот так, умница… посади ее здесь… ты позвонила?.. Айше, послушайте, вам нужно лечь… сейчас придет доктор…

Голова кружилась и отказывалась думать. Внезапная вспышка была, похоже, последним действием, на которое она была способна. Теперь Айше погружалась в апатию и безразличие. Какая разница: чай или вода? Доктор? Муж? Пускай. Зовите кого хотите. Сами знаете, что вы во всем виноваты. И сколько бы вы ни суетились, ничего уже не исправить.

Вы виноваты.

И я. Надо было тогда еще сказать, что ее Фемида уродина!

Рука ощупала приятно бархатистую обивку дивана, на который ее заботливо усадили. Диван был черно-белым, Шейда рассказывала, какого труда стоило найти именно такую ткань.

Все вокруг было черным и белым.

Черный гранит и белая плитка кухни, черно-белый узор на полу и на шторах, белое напудренное лицо Шейды с черными бровями, черный чайник с белым иероглифом, две вазы – черная и белая – на низком столике.