Пантера: время делать ставки - Наталья Корнилова Страница 35

— Что это… с тобой? Проблемы?

Я молчала.

— Нет, ты не строй из себя Зою Космодемьянскую, ты толком скажи, что случилось. Ну, колись. Ско-лько-о я должен ждать, а? — нажал он капризным голосом, когда я вновь промолчала. — Ты мне в таком вареном виде не нужна. Рассказывай давай. Ну ско-лько я должен ждать?

— Да ничего. Просто анекдот грустный рассказали, — отозвалась я. — Как в телевизионной рекламе. Вот про твое «ско-лько». Звонит Ленин Дзержинскому и говорит: «Феликс Эдмундович, аг’хиважно для окончательной победы г’еволюции повесить тг’иста-четыг’еста белогваг’дейцев». — «Владимир Ильич, говорите точно: ско-лько ве-шать!»

Геннадий хмыкнул и отстал. В течение часа, пока мы отрабатывали пластику уходов от удара с мечом и без, он помалкивал. И только когда переходили к статике — я села на поперечный шпагат, левую руку выставила вперед, правую отвела назад, и так две минуты — он подошел ко мне вплотную со словами:

— И все-таки ты не сказала. Что за проблемы? — Он взглянул на секундомер: — Время!! Передохни пока. Что случилось? Могу помочь?

— Я не знаю… в общем, у меня много всего сразу. Во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. Поймали в подворотне, затащили в машину. Я думала, хотят изнасиловать…

— Обрадовалась, — сквозь зубы процедил Гена.

— А они спрашивают: кто убил Инну Малич и Катю Дееву? Я говорю, что таких не знаю. А они: как же ты не знаешь, если живешь в той квартире, которую они снимали? А я сказала, что я там живу без году неделя и знать не знала, кто там раньше жил.

— А они? — нарочито расслабленно спросил Геннадий, но я уловила металлический блеск в его глазах.

— Они сказали: ты не темни, а то перережем глотку, как… и кого-то там назвали. Он вроде как охранником был в «Эдельвейсе». Я подумала, что это они меня пугают. Одно дело — меня в машину затащить, а другое — здоровенного парня из «Эдельвейса». Они же там вон какие здоровые, правда, Гена? — наивно спросила я.

— Правда… — пробормотал Гена. — И что, они имя называли? Охранника, которого якобы убили?

— Да я не помню. Испугалась. Вроде на «П». Или на «Ф». Коротенькое такое прозвище. Фига… Фоня… Фара…

— Не Фока, случаем? — вкрадчиво осведомился Геннадий.

— Точно! Фока. А что, такой есть?

— Был, — холодно отозвался Благовещенский, — был, да сплыл.

— Они что, правда его убили? — всполошилась я.

— Да нет, — буркнул тренер, — уволился по несоответствию и по собственному желанию. У него со здоровьем возникли проблемы… с горлом.

«Это точно, — подумала я, вспоминая то, как погиб выслеживавший меня человек, — с горлом у него возникли большие проблемы. Тут не поспоришь». А вслух сказала:

— Я же ни в чем не виновата, Гена. Правда? Чего им от меня надо? Я этого Фоку и в глаза не видела. А они мне сказали, что он за мной следил. Что ему за мной следить-то?

— Незачем, — с заметным усилием согласился Геннадий. — Так. А что во-вторых?

— Во-вторых?

— Когда ты начинала говорить о своих неприятностях, то сказала: во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. «Во-первых». Значит, было что-то и во-вторых?

— А это еще хуже, Гена, — пробормотала я. — Мне нужны… деньги.

— Деньги? Мне сказали, что Каморин дал тебе денег. Штуку или полторы «зеленых». Не бог весть какой капитал, конечно, но для первоначального обустройства нормально. А тебе еще нужны деньги? И сколько?

— Мне, Гена, письмо из Днепропетровска прислали, — заговорила я быстро, словно боясь, что он меня перебьет, — там у меня родственники, и с ними беда. Брат младший врезался в джип, и теперь их выгнали из квартиры и собираются совсем отобрать жилье, если они не отдадут долг.

Благовещенский покачал головой и спросил:

— И большой долг-то?

Я даже вспотела от усилия показаться максимально жалкой. Не знаю, почему, но именно в этот момент губы кривила сардоническая ухмылка — еще чуть-чуть, и я точно расхохоталась бы, безнадежно и бездарно запоров свою партию неудачницы.

— Много? — повторил Гена.

— Много, — тихо сказала я, отворачиваясь.

— Да сколько? — снова стал горячиться Геннадий.

Я сочла, что уже время делиться секретами.

— Много, Геннадий Глебович, много. Десять тысяч.

— Рублей, надеюсь?

— Даже не надейся. Баксов.

Благовещенский надул одну щеку и ударил по ней кулаком. С шумом вышел воздух.

— Черт, много, — сказал он, — и что же ты думаешь делать, а, Лена?

— Не знаю, — с отчаянием в голосе повторила я.

— Деньги-то, сама понимаешь, немалые.

— Да уж конечно…

— Значит, такие дела, — пробормотал он, глянул на меня и отвернулся. Я схватила его за плечо и заговорила:

— Геночка, помоги, а! Я на все готова! Мне все равно, как, где и что! Мне только деньги нужны, срочно! Если нет, то мне все — край! Я и на вас не смогу работать, нужно домой возвращаться, помогать своим! Мне говорили, что можно хорошо заработать в этом… «Бункере». Как?

Он помолчал, очевидно что-то обдумывая. Потом медленно, тягуче, со знакомыми мурлыкающими интонациями произнес:

— Тут навскидку и не скажешь. Это большие деньги. Сразу и не присоветуешь. Вот что, Лена. Когда тебе «бабло»-то это требуется?

— Как можно скорее! И я им — денежным переводом… Только бы достать!

— Ну ты, конечно, обрадовала! Десять «штукарей» в «зелени»! Это тебе не хрен голландский, так просто не поднимешь! — он замысловато выматерился. — Ладно. Ты, наверное, сама понимаешь, что быстро такую сумму честно заработать — совсем нереально. Понимаешь?

— Да, да. Понимаю.

— Тебе обещали хорошие заработки. Ну что же… если все будет удачно, то пару тысяч баксов ты за новогодние праздники срубишь легко. А то и три.

— Но они говорили — по десять!

— Это вряд ли. Если только очень повезет. Вот что… — Он наклонился к моему уху и прошептал: — Есть один вариант. Штучная работка. Оплачивается по высшему тарифу, «десятку» свою получишь. Но вот только есть нюансы… есть сложности, и я их должен перетереть. Поняла?

— Я… да, но…

— Ты действительно готова на все?

— Да на все, конечно!.. Готова!

— Смотри, Ленка, если согласишься, то отказываться уже никак нельзя.

Он сказал это так, что у меня мороз пробежал по коже. Неужели Родион Потапович был прав, когда предлагал свой план, тут же подвергнутый мною жесткой критике? Похоже, что так. На закинутую удочку клюнули быстро, оперативно и без проволочек. Да… он опять прав. Много раз я задавала себе вопрос: каким образом он, преимущественно сидя в своем кабинете, зачастую успевает узнать куда больше, чем я во время даже самых напряженных поисков? Как Родион Потапович умудряется из множества переплетенных в один безнадежно спутавшийся ком нитей вытянуть одну-единственную, и вдруг эта нить-одиночка оказывается той, самой нужной, необходимой. Как он умудряется делать это?