Смерть по сценарию - Наталья Андреева Страница 35

— Грядки полить хотите?

Дама своими металлическими глазами намертво пришила Леонидова к забору:

— Хочу принять душ. Если вы еще не успели заметить, то сегодня жарко.

— А тут пруд рядом, народ купается, ничего.

— Я купаюсь, — дама выделила последнее слово, — только в море. К пиявкам в эту рыжую глину лезть не хочу.

— Зря. Говорят, что глинистая вода целебная, нечто вроде грязевых ванн. Грязевыми ваннами на курортах-то не брезгуете?

— Так вы можете включить насос? — Дама начала терять терпение.

— Могу. Ничего, если я через забор к вам перелезу?

— Если это ваш стиль жизни — ради бога.

Насчет стиля жизни Леонидов было усомнился, но выдавать себя не стал, вскарабкался на колья.

— Не беспокойтесь, не сорвусь, — выдохнул он и кулем свалился к ее ногам, обутым в пляжные модные шлепанцы на высоченной платформе.

— Алексей Алексеевич.

— Вера Валентиновна, — неохотно процедила дама и пошла вперед, снова закрыв темными очками мелкие морщинки возле глаз.

Насос включался просто, Алексей справился с ним быстро, Вера Валентиновна на это только пожала плечами:

— Благодарю. Вы — местный житель? Где в этой дыре находится ближайший магазин?

— Вообще-то я коммерческий директор крупной фирмы, — тщеславно заявил разозлившийся вконец Леонидов. Это был редкий случай, когда собственная должность вызвала у него упоение и желание положить упоминанием о ней собеседника на обе лопатки. — А магазин здесь в трех километрах, в ближайшей деревне, прямо по дороге поезжайте и не заблудитесь.

— Коммерческий директор? — Дама с сомнением уставилась на худое леонидовское лицо и его старые спортивные трусы.

— Фирма «Алексер».

— Соня, иди сюда, нам помогли включить насос! — тут же закричала Вера Валентиновна и Леонидов был мгновенно представлен белокурой дочке. — Сонечка, Алексей Алексеевич любезно показал, как включать этот жуткий агрегат. Кофе с нами не выпьете? — Ее тон стал таким, что Леонидов понял: дама умеет общаться не только с поставщиками, но и с клиентами.

— Благодарю, в другой раз. Жена не знает, куда я пошел, будет искать и волноваться, она у меня беременная, ей вредно, — злорадно сказал Леонидов, чтобы сразу обрубить все намерения дамы как-то связать его с дочкой.

— Жена? — Вера Валентиновна слегка осела.

— Вы заходите к нам запросто, по-соседски, чаю попьем, на мальчика моего посмотрите, поговорите с Александрой о своем, о женском.

— Так у вас еще есть дети? Вы такой молодой с виду, не подумала бы, что у вас дети.

— Это только с виду. Так заходите.

— Спасибо, воспользуюсь приглашением. — Дама почти потеряла к Леонидову интерес. — Соня, ты первая пойдешь принимать душ?

— Иди ты, мама, я еще позагораю.

Мама ушла, а Соня на всякий случай улыбнулась Леонидову, и он машинально подумал, что пора втянуть наметившийся живот. Инстинкты мужчины в таких случаях сильнее самосознания.

— Вы студентка, наверное?

— Так заметно? — Девушка вела себя уверенно с незнакомым мужчиной, слишком уверенно, чтобы стало понятным, что Соня из породы женщин, которые не создают лишних преград в отношениях с противоположным полом, а сами предпочитают крушить любые едва наметившиеся барьеры.

— И что вы изучаете?

— Сейчас модно быть ближе к экономике. Допустим, я изучаю менеджмент и маркетинг.

— И что вы после этого изучения собираетесь продавать?

— Я говорила об экономике, а не о торговле.

— Ну, экономить что собираетесь?

— Это у вас чувство юмора такое своеобразное, господин коммерческий директор?

— Слышали, как представился? Каюсь, тщеславен. Но ваша мама зато предложила чашечку кофе, а это, наверное, не каждому такая честь?

— А мне что предложить? — Соня откровенно прищурилась, ее глаза были гораздо светлее, чем у матери, но в них временами тоже закипала расплавленная сталь.

— Леша! — услышал со стороны своего участка Леонидов, — Леша, где ты?!

— Жена. — Деланно вздохнул он. — Улетаю.

— Не забудьте ей сказать, что просто включали насос! — крикнула ему вслед Соня.

«Ох и девушка, — сокрушенно охал Алексей, перелезая обратно через забор. — Красивая? Да все они красивые в двадцать-то лет».

Жена Александра встретила неприязненно, ее синие глаза потемнели до цвета грозового неба, она смотрела на мужа, вылезающего из-под ветвей, так, что он понял: будет ругаться.

— Саша, я включал им насос.

— Да? Такие беспомощные?

— Они женщины городские, привыкли, что вода льется, стоит только повернуть кран, их можно только пожалеть.

— А меня? Я какая? Одна живу здесь целую неделю и не зову никаких мужиков. Подумаешь, цацы! Дамы из высшего общества, а ты, как дурачок, и побежал, только тебе свистнули.

— Саша!

— Замолчи! Где ты болтаешься целую неделю? С кем?

— Да почему я должен оправдываться? — Он разозлился. Доконало не то, что подозревают, а то, что повода для ревности абсолютно не было. — Все беременные такие нервные?

— А все мужики такие сволочи?

— Да ты что? С чего завелась?

— Если еще раз там тебя увижу…

— Ультиматумы будешь ставить?! А чтобы не убежал, будет двое детей? Все бабы так делают: свяжут по рукам и ногам, потом права качают.

— И ты после этого?…

— Уеду после этого. Дура!

Он побежал в дом за брюками, Саша заревела в саду, Леонидов не мог поверить в то, что эта истеричка — его любимая жена, психанул, сел в машину. Мотор взревел, «Жигули» вылетели из ворот, краем глаза Алексей заметил, что жена за ним не бежит и останавливать не собирается.

«Дура! Ну и пусть. Сколько можно меня пасти? «Я тут целую неделю одна, мне никакие мужики не помогают…» А я там один, в такой жаре в этом дурацком городе вкалываю как проклятый, и вместо покоя по выходным эти истерики, надо мне? Друзья через забор пролезают, на женщину другую не посмотри. Что я, не мужик? Дура!»

…До вечера он болтался по Москве, поехал в центр, со злости зашел в итальянский ресторан пообедать. Одна девушка из прежней жизни, той, что была до женитьбы на Александре, показала ему этот ресторан, он сразу полюбил аромат горячей, заполненной чем-то острым и вкусным пиццы, запах пряных специй и этой неторопливой атмосферой покоя и томления. Он приезжал сюда потом и с женой, когда в «Алексере» стал больше зарабатывать, и теперь тоже сидел за столиком, но один, и злость проходила, утекая вместе со временем в прошлое, которое никто и никогда уже не сможет вернуть.