Карамельные сны - Марина Серова Страница 35

Переодеваться в наряды жены было любимым развлечением Валеры. Он уже не мог ни о чем думать. Жена только диву давалась, откуда в муже такое желание ходить вместе с ней по магазинам.

— Он, может, мужик и не шибко хозяйственный, но на обновки для меня никогда денег не жалеет, девочки! Никогда! — хвасталась Люба подругам.

Подруги завидовали. У Валеры появились и свои личные вещи, о существовании которых жена не знала. Он держал их под ванной…

Каждую ночь Валера ждал, когда жена заснет. А потом крался в ванну и устраивал там многочасовые показы — для самого себя. Такие же показы, только уже с фланированием по квартире на высоких каблуках, он устраивал и тогда, когда жена уезжала в командировки, что случалось часто, так как она работала налоговым инспектором. И вот однажды…

Люба уехала и должна была вернуться лишь на следующий день ближе к вечеру. Валера только-только натянул на себя бюстгальтер с вложенными в него водяными шариками, сарафанчик-мини, босоножки на шпилях с высокой шнуровкой, парик с длинными локонами и присел к зеркальцу подкрасить губы.

Как вдруг…

В замке зашебуршал ключ. Через секунду в квартиру вошла жена — Валера узнал ее тяжелую походку и манеру громко переобуваться в передней. А еще через минуту жена заглянула в комнату…

— Ах ты, дрянь, паскуда ты крашеная! — взвизгнула Люба, как только пришла в себя и убедилась, что девица, сидящая у ее зеркала с ее губной помадой в руках, не галлюцинация и не плод разгоряченного воображения. — Ах ты, свинья! Разлучница! Сучка с течкой! Стоит, значит, только жене за порог, как мой благоверный шлюх на панели подбирает! Да я ж ему все ноги вырву до самого причинного места! А ну пошла отсюда, скотина безрогая!!!

С этими словами Люба схватила Валеру за шиворот и стала трясти, как трясут ветку, когда хотят, чтобы с нее упали плоды. Результат столь негалантного обхождения не заставил себя долго ждать: парик отлетел в сторону, сарафан треснул по шву, выкатились обе «груди» и мячиками заскакали по паркету.

Валера на четвереньках пополз из комнаты, раздирая колготки.

Он уже понял, что его семейная жизнь закончена: Люба была решительной женщиной, шумно презиравшей всяких там «геев» и «лесби», которых, признаться, предпочитала называть совсем по-другому, такими словами, которые напечатать нельзя. Она даже неоднократно высказывала желание собрать этих «развращенцев» в столыпинские вагоны и направить на Колыму. «Там мозги здорово прочищаются», — говорила она, не имея, впрочем, никакого личного опыта на этот счет.

Словом, не успел еще сверкающий ягодицами в стрингах Валера доползти до двери, как Люба опомнилась, схватила в охапку и мужа, и парик, и босоножки, и еще какое-то тряпье, которое валялось рядом, и спустила весь этот набор с лестницы.

Валера оказался на улице. В рваных чулках, едва прикрытых короткой юбкой, в растрепанном парике и в босоножках на каблуках. В одиннадцать часов вечера. На тротуаре, вдоль которого со свистом проносились машины. Без ключей от квартиры. Без денег. Без документов. Без мобильника — а впрочем, кому и зачем он стал бы звонить в таком виде?

В общем, ситуация была — хуже не придумаешь.

— И тут — мама дорогая! — представляешь, как назло — милицейский патруль, — грациозно прыскаясь духами, рассказывал мне Валера. — Проверка документов. Вообще-то они женщин нечасто останавливают, но у меня был такой вид… Как у побитой шлюхи. Остановились рядом, требуют документы — я говорю, украли. Мужик на голубом «Бентли», говорю, остановился будто бы поболтать, а сам сумочку мою — цоп, меня — хрясь, за руль — прыг, и деру!.. А в сумочке, дескать, и паспорт, и ключи от квартиры, и денег пятьсот рублей… Я еще и слезу подпустил ментам для правдоподобия. И сам удивился, как это у меня получилось — очень, знаешь, натурально! Они поверили и по рации на все посты передали — остановить голубой «Бентли», за рулем — подозреваемый в ограблении…

Дальше все продолжалось в том же стиле плохого анекдота. Один из патрулей остановил проезжавший мимо голубой «Бентли», и за рулем сидел… господин Попов. Когда ничего не понимающего мужчину привели и представили «ограбленной девушке», он, конечно, от всего отрекся и с готовностью дал осмотреть свою машину плюс карманы дорогого пальто.

— Ошибочка вышла, товарищ… — виновато сказал милиционер, возвращая господину Попову права и паспорт. — Хотели преступника по горячим следам задержать, и не получилось, только вам неприятности доставили. Вы уж извините.

— Ничего, — с интересом разглядывая Валеру, отозвался господин Попов. — Девушку жалко, что и говорить. Сильно ее обидели. Садись, красавица, в мою машину, — предложил он гостеприимно. — Довезу, куда скажешь. В таком виде по улицам тебе ходить нельзя, особенно в вечернее время. Опять что-нибудь скверное может сделаться!

Один из милиционеров галантно подсадил Валеру в «Бентли», другой захлопнул за ним дверь. Они были довольны, что быстро разделались с ситуацией: и жертве помогли, и ошибочно задержанного «клиента» не разозлили. А в Валериной голове тем временем лихорадочно вертелась мысль: что делать, что делать? Какой адрес назвать и куда потом деваться?

Все решилось до смешного просто. Проехав не более трех кварталов, господин Попов остановил машину, повернулся к Валере, пристально глянул ему в глаза, засмеялся и положил руку на колено…

— В общем, Гога сразу понял, кто я такой и что к чему, — довольно мурлыкал Валера. — В отличие от этих дураков-милиционеров, у него был большой опыт… И он был эстет. Не какой-нибудь, прошу прощения за технический термин, педераст, а настоящий эстет, который знает и ценит прекрасное!

— Это ты, что ли, прекрасное? — не выдержала я.

Вместо ответа Валера грациозно повернулся ко мне и продемонстрировал себя в профиль и анфас, будто именно это зрелище должно окончательно убедить меня в том, что он — нечто Прекрасное с большой буквы П, и никаких сомнений в этом у всего прогрессивного человечества быть не может. А потом продолжил как ни в чем не бывало:

— Гога научил меня всему, что я знаю… и умею. И всячески меня оберегал от земных забот. Даже сам к жене моей съездил, забрал у нее мои документы, хорошо заплатил ей, чтоб молчала и всем говорила, что мы в разводе, и я уехал. И здесь, в поселке, представлял меня своей любимой женщиной. Ах, Гога! Гога! — застонал Валера. — Я так плакала, так плакала, когда узнала, что он умер! И решила установить на его могиле большой-большой памятник. И написать на нем: «Он был тем, о ком мечтает любая женщина».

— Стоп! А вот теперь мы подошли к самому главному. Когда ты узнал… — (Черт, а как же к нему обращаться? Как к мужчине или как к женщине? Ведь он даже сам путается в этом вопросе!) — Когда вы узнали, что Гога умер? Кто вам сообщил?

— Мама дорогая, это было так ужасно! Вчера. Вечером. Я же собиралась спать. Приоделась так… сексуально… Жду Гогу. Как вдруг звонят! По телефону. Говорят — у нас для вас ужасная новость… Ваш друг умер. Как умер, почему умер?! У меня истерика. Там говорят — успокойтесь. Хотите приеду, расскажу подробности, вместе решим, что вам делать дальше? Конечно, хочу, еще бы не хотеть! Тогда, говорят там, в трубке, закажите мне пропуск. На имя Иванова Ивана Ивановича. Я спрашиваю — это шутка? В смысле, Иванов Иван Иванович. Мне отвечают — нет, это реальное лицо, это я, и я приеду…