Призрак Небесного Иерусалима - Дарья Дезомбре Страница 35

На улице стояла молочная, туманная, ночь уже, не вечер, шуршала от летнего ветра листва, изредка кричала ночная птица. Андрей вздохнул. И заставил себя вылезти из кресла. Раневская мгновенно вскочил и потрусил за ним к холодильнику. Со звонким чмоканьем открыв дрожащий от старости «ЗИЛ-Москва», Андрей несколько секунд оглядывал его внутренности. Обзор дал следующее: колбаса, не к ночи будь помянута, «Докторская». Парочка сморщенных от старости сосисок, кусок твердого, как камень, сыра, несколько просроченных йогуртов – это он когда-то хотел начать питаться более «здоровым» образом. Хотел в магазине, а дома уже запамятовал. Йогурты пора бы выбросить, но Андрей решил, что сделает это «потом». Выбрасывать еду ему было стыдно, поэтому обычно он дожидался последней стадии разложения, чтобы уж никто не смог бы его упрекнуть в таком безобразии, даже собственная совесть.

Андрей мрачновато кивнул холодильнику, отодвинул ногой несносного Раневскую и вынул сосиски и «Докторскую». Пока закипала вода, он нарезал хлеб и намазал каждый кусок толстым слоем масла. Кинув в воду сосисок-пенсионерок, позволил себе откусить от первого бутерброда. Раневская уже весь исходил на слюну, и если бы взгляд приблудных наглых псов мог убивать, Андрей бы уже давно был расстрелян. Однако месседж: «Что ж ты делаешь, гад?» – в них читался так ясно, как будто его начертали большими буквами в книге Кудрявцева. Андрей, уверенный в том, что Раневскую пороть некому и вообще надо воспитывать в собаке смирение и уважение к хозяину – имеющему право сунуть себе в зубы бутерброд после тяжелого рабочего дня, – как обычно, сдал педагогические позиции минуте на третьей и кинул псу одурманивающе пахнущий розовый кругляш колбасы. Тут и сосиски дозрели, и их он тоже поделил по-братски. Раневская посмел кинуть на сосиску чуть презрительный взгляд, но Андрей светски засунул одним махом свою в рот и пообещал, что и ту, которая уже лежит у Раневской в миске, сейчас заберет, потому что нельзя судить по внешности, будь то даже колбасо-сарделечные изделия! Раневская поверил и смел «старушку» за милую душу. Потом они честно продолжили делиться колбасой, пока она вся не вышла, и Раневская, ввиду отсутствия прикладного мясного интереса, улегся в углу, а Андрей заварил себе чаю.

Допивая чай «с таком» и чувствуя приятную тяжесть в желудке, Андрей подумал о том, что сейчас делает девушка Маша. Наверное, ужинает салатом из, как его… рукколы. Вполне возможно, даже не одна, а в обществе своего холеного друга. Попивают себе вино, думал, засыпая, Андрей. Какой-нибудь «Совиньон». Слушают живую музыку. Какой-нибудь оркестр… Андрей сам не заметил, как заснул.

Снилась ему почему-то бальная зала, навроде тех, что он видел мальчиком на экскурсии в городе Пушкине в Екатерининском дворце. Кружились в бесконечно повторяющемся вальсе пары, и не сразу, но Андрей заметил, что среди них есть Маша и Иннокентий. Маша была в голубом, шелковом, отражающем свет декольтированном платье, волосы сложены в узел на шее. Откинувшись в танце, она не переставала смеяться, не сводя глаз со своего партнера… Андрей стал нервно присматриваться к другим парам: он был уверен, что тоже присутствует на балу, но, как пристально ни вглядывался, себя разглядеть не мог. Зато Машино лицо появилось уже у всех женщин, и она кружилась, запрокинув в упоении голову, уже в малиновых, синих, атласных черных туалетах…

Тут Андрей оглянулся и заметил, что стоит у двери, а вытянувшийся по другую сторону лакей подмигнул ему по-панибратски жуликоватым глазом. И Андрей понял, что он здесь вовсе не среди танцующих, а промеж обрамляющей дверь прислуги. Он растерянно поднял руку, чтобы дотронуться до головы, и пальцы почувствовали жесткий волос дешевого напудренного парика…

Андрей в ужасе открыл глаза – жесткий волос под рукой оказался пришедшего подластиться Раневской.

– Черт-те что! – сказал он себе вслух, поморщившись, поворачивая занемевшую шею, с ходу отринув мерзкую мыслишку о фрейдистских снах, уводящих в подсознание. И поднялся, чтобы пойти наконец спать в приличных – горизонтальных – условиях. «А Каравай, – подумалось ему, пока он стягивал с себя ботинки, – хоть и блатная, но не дура. И даже, скажем так, наоборот». На этом нечетком определении Андрей и провалился окончательно в сон. Уже без сновидений.