Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио Страница 35

Мысль о том, что они могут избежать его мести, сконцентрировала все способности его разума и энергию. И только теперь он понял, что время идет, дождь льет ручьем и он промок до костей.

«Ладно! — думал он. — Я сочиню какую-нибудь историю, смотря по тому, что мне будут говорить».

И когда он входил в Вальфелю, то сделал вид, что ничего не знает, придав лицу веселое выражение, как будто ничего не случилось.

Его ожидали, но он вопреки своим клятвам оказался не в силах сесть за один стол с этим человеком и с женой, этими двумя его заклятыми врагами. Он объяснил, что продрог и хочет полежать.

Напрасно Берта настаивала, чтобы он проглотил хотя бы один глоток горячего бульона и выпил стакан бордо.

— Я нехорошо себя чувствую, — сказал он.

А когда Соврези удалился, Берта спросила:

— Ты заметил, Гектор?

— Что?

— С мужем что-то произошло.

— Очень возможно. Целый день под таким дождем.

— Нет. У него в глазах незнакомое мне выражение.

— Наоборот, он показался мне веселым, как и всегда.

— Гектор… Мой муж что-то подозревает.

— Он? Простофиля слишком уверен в нас, чтобы ревновать.

— Обманываешься, Гектор. Возвратившись, он меня не поцеловал. Это первый раз за всю нашу совместную жизнь.

Итак, с первой же минуты Соврези сделал ошибку. Он осознавал ее. Но поцеловать Берту было выше его сил.

Когда после обеда Гектор и Берта поднялись к нему в комнату, они нашли его дрожащим под одеялом, красным, с пылающим лбом, во рту у него пересохло, глаза беспокойно блуждали. Затем последовала ужасная лихорадка, а после нее наступил бред.

Послали за доктором, который сразу же заявил, что не отвечает за его здоровье. А на следующий день больному сделалось еще хуже. С этой минуты граф Треморель и Берта являли собой доказательство замечательной преданности. Не думали ли они искупить этим свою вину? Сомнительно. Очень возможно, что они рассчитывали на общественное мнение, так как все заинтересовались судьбой Соврези. Они не оставляли больного ни на одну минуту, проводя целые ночи напролет у его изголовья.

Наконец на девятые сутки, после полудня, лихорадка стала ослабевать. Прерывистое дыхание больного стало более спокойным, он заснул. А проснувшись, был уже снова в полном сознании. Это был ужасный момент. Соврези испугался, что это снова возвращается воспоминание об отвратительном кошмаре. Но нет. Он отлично помнил гостиницу «Бель имаж», мисс Фанси, лес и письмо. Что же стало с этим письмом? А кроме того, так как ему было известно, что во время тяжелой болезни он бредил, он стал задаваться вопросом, не проговорился ли он? Беспокоясь об этом, Соврези только после целого ряда предосторожностей рискнул открыть глаза.

Было одиннадцать часов вечера. Все слуги спали. Только Гектор и Берта еще сидели. Он читал журнал, а она вязала кружева. По их спокойным физиономиям Соврези понял, что ничего лишнего не сказал. Он пошевелился, и тотчас же Берта поднялась и подошла к нему.

— Ну, как твое здоровье, Клеман? — спросила она, нежно целуя его в лоб.

— Теперь ничего.

— Вот видишь, какие последствия бывают у неблагоразумия.

— Сколько дней я был болен?

— Восемь.

— Почему меня перенесли сюда?

— Ты сам этого захотел.

Подошел, в свою очередь, и Треморель.

— Да, да, — подтвердил он. — Это ты захотел сам. Ты отказывался оставаться наверху, тебе там было не по себе. Но ты не утомляйся, засни опять, и завтра будешь на ногах. Спокойной ночи, я тоже пойду спать, чтобы сменить твою жену в четыре часа утра.

Он удалился, и Берта, дав мужу напиться, снова заняла свое место.

— Какой незаменимый друг этот Треморель! — проговорила она.

Соврези не ответил. Он закрыл глаза. Он сделал вид, будто спит, а сам стал думать о письме. Что ему с ним делать? Он отлично помнил, что оно тщательно свернуто и спрятано им в правом карманчике жилета. Оно необходимо ему. Попав в руки жены, оно может выдать его. Положительно, будет чудом, если лакей не положил его на камине, как он обычно делает это со всеми предметами, которые находит в карманах. Как бы сейчас взглянуть на это письмо, подняться наверх и обшарить жилет? Но в это время Берта подошла к постели и тихонько окликнула его:

— Клеман! Клеман!

Он не открыл глаз и, подумав, что он спит, она чуть слышно, на цыпочках, сдерживая дыхание, вышла.

— О, несчастная! — воскликнул Соврези. — Она пошла к своему любовнику!

И в то же самое время вместе с мыслью об отмщении им овладело непобедимое, суровое желание снова держать в руках письмо.

«Меня не заметят ни из сада, ни с лестницы, — подумал он, — если я пойду в свою комнату. Она думает, что я сплю, а я вернусь сюда и лягу раньше, чем она придет».

И, не спрашивая себя, будет ли он в состоянии совершить такой переход, нисколько не боясь опасности идти по холоду, он слез с кровати, надел халат, лежавший на кресле, и, в туфлях на босу ногу, направился к двери.

«Если войдут и встретят меня, — думал он, — то я прикинусь, что у меня бред».

Лампа в прихожей была погашена, и он едва открыл дверь. Выйдя, он очутился в саду.

Было очень холодно, лежал снег. Ветер неистово завывал в обледенелых ветвях деревьев. Фасад дома был мрачен. Светилось только одно окно, у графа Тремореля. На лампе у него не было абажура, и она горела во всю силу. На складках занавески очень резко отражались контуры мужской фигуры. Это тень Гектора. Через минуту показалась и другая тень — женская. Это тень Берты.

А он еще сомневался! У него теперь есть новые доказательства, которых он даже не искал. Зачем она пришла в эту комнату в такой поздний час? Она о чем-то говорила с большим оживлением. Но что она там делает?

Без сомнения, она что-то просит у Гектора, он ей отказывает, и вот она его умоляет. Да, она умоляет его, Соврези догадался об этом по ее жестам. Он так хорошо знал эти умоляющие жесты, она использовала их, когда хотела что-нибудь от него получить.

Соврези пришлось прислониться к дереву, чтобы не упасть.

Гектор оставался непреклонным, и Берта мало-помалу воодушевлялась и, вероятно, злилась. Она отошла от него, протянула руку вперед и откинулась всем корпусом назад. Она ему угрожала.

Наконец Гектор уступил. Он утвердительно кивнул головой: «Да».

Тогда она подбежала к нему, бросилась с распростертыми объятиями, и обе тени слились вместе в долгом объятии.

Соврези не удержался и громко вскрикнул, но его крик был заглушен ветром.

Он хотел доказательств — вот они. Перед ним была истина, неоспоримая, очевидная. Теперь ему уже ничего больше не оставалось, как придумать средство отомстить — тяжко, безжалостно.