Сокращенный вариант - Эллен Полл Страница 35

— Так что насчет поэзии? — продолжил он разговор, стремительно и с удовольствием пересекая среднюю полосу движения, чтобы занять более загруженную левую, скоростную полосу.

Они беседовали о привлекательности прекрасного для различных органов чувств: музыки — для слуха, живописи — для зрения и так далее. Не успела Джульет ответить, как он резко перешел на среднюю полосу и помчался со скоростью восемьдесят миль в час, обогнав при этом «БМВ», который только что был перед ними. И тут же вернулся на левую полосу всего в одном-двух футах перед «бимером», [10]который начал неистово сигналить.

— А каким органом чувств мы ощущаем привлекательность поэзии? — спросил Мюррей, посмотрев на Джульет довольно долгим взглядом, который, показалось ей, шел вразрез с правилами безопасности дорожного движения.

— Тебе что, в полицейском училище не объясняли, что нужно следить за дорогой?

Мюррей снова посмотрел на нее и снова, по ее мнению, слишком продолжительным взглядом.

— Тебя беспокоит моя манера вождения? — Он снисходительно усмехнулся. — Ну-ну. Поэзия. Думай.

Джульет закрыла глаза (так она чувствовала себя в большей безопасности) и сосредоточилась на поэзии. Конечно, хорошая поэзия должна услаждать слух. Подобно тому, как у музыки есть высота, тон, мелодия, ритм, так и у поэтических произведений есть рифма, созвучие, аллитерация, а также ритм, и читать их нужно вслух. Вместе с тем поэзия, которая ее воодушевляла, не только была приятна на слух, но и отвечала внутреннему чувству соразмерности или равновесия. Можно ли последние категории вообще назвать чувствами? На протяжении последних сорока пяти минут они с Мюрреем все еще исследовали различные стороны этой проблемы, когда перед ними возник знак, показывающий поворот с магистрали на шоссе номер 30, ведущее в Гловерсвилл. Мюррей промчался по эстакаде со скоростью пятьдесят миль в час, потом резко, до неприятного ощущения в животе сбросил скорость у пункта, где взимали плату за пользование дорогой. Проехав через него (Мюррей настоял на том, что платить должен он, что ему и было позволено), они свернули на 131-е шоссе, которое должно было привести их на северо-запад, в Эспивилл.

Прошло две недели после метели, во время которой исчезла миссис Кэффри. Как бы там ни было, ветер принес снегопад в Нью-Йорк с запада, а потом подул в сторону моря, минуя Эспивилл и его окрестности в радиусе примерно ста миль. Тем не менее снега было достаточно. По обеим сторонам дороги высились сугробы, из-за которых почти ничего не было видно. Когда они проезжали сквозь хвойный лесок, Джульет вдруг вспомнила стихотворение Ады, посвященное памяти Фредерика А. То, что в этих местах было много тсуги, как она узнала от Ады, отчасти способствовало тому, что Гловерсвилл превратился в центр скорняжного производства. Тсуга давала танин, кислоту, необходимую для дубления кож животных. В своем стихотворении Ада связывала тсуги с другим, ядовитым, растением. Джульет подумала о самоубийстве, потом об убийстве. Она несколько тревожно посмотрела на сухой профиль Мюррея. Она ничего не говорила ему о своих подозрениях (если подобные неясные сомнения можно назвать подозрениями) относительно Мэтта Маклорина, о его «сердитых» стихах, о том, что, как ей казалось, он знал о завещании и мог последовать за Адой в Нью-Йорк, чтобы убить ее. Ада имела привычку переписывать свое завещание каждые несколько месяцев, и если Маклорин об этом знал, то у него был серьезный мотив как можно быстрее кокнуть ее. Останови меня, пока я не составила новое завещание…

Но Мюррей, опасалась Джульет, просто посмеется над ней. В самом деле, в сравнении с реальностью ее туманные догадки выглядели просто смешными. И все же, уж раз он здесь оказался, как можно использовать его с наибольшей отдачей? Он был специалистом-профессионалом, и было бы непростительной глупостью не воспользоваться этим.

Когда они проезжали Амстердам-авеню, Джульет вынула мобильный телефон и позвонила Синди Гидди. Сегодня та казалась достаточно трезвой. Возможно, и вчера она курила не «травку», а обычную сигарету. Или просто простудилась и была слегка не в себе, выпив найквил или что-нибудь в этом роде.

Эспивилл находился к северу от Гловерсвилла, а дом миссис Кэффри был в северной части Эспивилла, к югу от «Голубой линии», как называлась граница парка Адирондак. «Ягуар» проносился мимо сараев, силосных башен и ям, мимо заснеженных овцеводческих и молочных ферм, стоявших по обеим сторонам дороги. Люди и животные в это морозное утро попрятались в помещения. Перед фермой «Красный клевер» Джульет заметила вывеску «Продается», а потом еще одну такую же перед конюшнями «Ленивый акр». Похоже, продавалось чуть ли не каждое второе хозяйство.

Мимо них проехал пикап, тащивший грязный «скид-стир», потом другой, груженный дребезжащими бидонами из-под молока. Несмотря на тепло от работающего двигателя, в салон проникал морозный воздух с приятным запахом, сильно отличавшийся от городского. Когда они повернули на проселочную дорогу номер 12, на глаза Джульет навернулись слезы. Адрес Ады Кэффри был: п/я 10, Каунти-роуд, 12.

Дорога обогнула пруд, потом пошла на подъем, начинались горы. С первого знака «Стоп» они начали считать десятые доли мили. Почтовый ящик Гидди появился справа точно на том месте, где он и должен был быть, — в двух и двух десятых мили от знака. Подъездная дорожка, расчищенная от снега и посыпанная песком, вела к небольшому серому ухоженному фермерскому дому, который стоял в передней части большой красивой усадьбы. В восточной стороне усадьбы виднелся пруд, а примерно в двухстах ярдах за домом — сарай (закрытый, но недавно покрашенный), который стоял на запорошенном чистым снегом поле. У въезда во двор на голом суку дерева висела, раскачиваясь, вывеска с названием фермы — «ГИДДИ-АП». Ниже была воткнута металлическая пластина с написанным жирным карандашом объявлением о продаже «250 акров и дома». Джульет узнала номер телефона Гидди, который был написан там же.

Мюррей остановил машину перед закрытым гаражом и заглушил двигатель.

— Тебя здесь подождать?

Джульет заколебалась. Когда она представляла себе первую встречу с Синди Гидди, то надеялась, что ее пригласят войти в дом, поболтают о чем-нибудь: о погоде и, может быть, об Аде. Джульет хотелось выяснить, что супруги Гидди знали о причине поездки Ады в Нью-Йорк и знали ли вообще хоть что-нибудь; где они были в день метели и, в более общем плане, что они вообще думали о своей соседке. Ада рассказывала, что Том унаследовал ферму после смерти родителей, так что они, по-видимому, были знакомы многие годы. Джульет также надеялась подцепить пару подробностей характеров Гидди, которые можно было бы использовать для их литературных тезок.

Но она не могла сидеть в веселой, просторной кухне, поглощать горячий яблочный сидр и лакомиться домашними печеньями Синди Гидди, пока Мюррей мерзнет в машине.

— Нет, пойдем вместе, только разговор буду вести я, ладно?

Мюррей продемонстрировал согласие слегка шутливым поклоном. Они вышли из машины и вместе подошли к красной двери. Дверной звонок в течение продолжительного времени имитировал бой часов на башне Биг-Бен. Джульет улыбнулась. Звонок, аккуратный вид дома, хорошо расчищенная дорожка, да и само название фермы «Гидди-ап» [11]— все свидетельствовало о строго заведенном порядке, который вполне согласовывался с придуманными ею персонажами романа. Это дало и ответ на вопрос о том, испытывали ли нужду в деньгах реальные Гидди. Богачами они, возможно, не были, но и бедными их не назовешь.