Если нам судьба… - Лилия Лукина Страница 35

Я снова полезла в досье. Нужно было найти кого-то, кто хорошо знал семью Добрынина и смог бы мне рассказать, что представляла собой Катя в те годы. Кажется, нашла. Добрынин-старший был страстный преферансист, и среди его постоянных партнеров была супружеская чета Бобровых: муж работал вместе с профессором, а жена была ближайшей подругой покойной жены Добрынина, Людмилы Павловны. Адрес их имеется, значит, и номер телефона можно узнать по справочной.

— Квартира Бобровых? Здравствуйте, могу ли я поговорить с Дмитрием Васильевичем или Ольгой Константиновной по очень срочному делу?

— А они сейчас постоянно на даче живут, — ответил мне женский голос.

— А вы не подскажете мне, где это?

— Вы знаете, где дачный кооператив мединститута? Вторая линия, пятый дом, да там вам всякий покажет.

— Я найду. Спасибо большое.

Прекрасно, все складывается, как нельзя лучше. У Бобровых дача там же, где и у Добрынина. Нужно будет завтра же утром туда съездить.

Да, есть еще бабушка Евдокия Андреевна Семенова. Странно, что Екатерина Петровна скрывает ее существование. Интересно было бы с ней поговорить. Значит, так и сделаем, завтра — на дачу к Бобровым, а в среду — в село Слободка. Кстати, надо посмотреть, где оно находится. Мама родная, да оно у черта на куличках, от Баратова пол-лаптя по карте. Ну, да ничего не поделаешь.

Я посмотрела на часы, было без пятнадцати десять. Я вполне еще могла позвонить Власову. Естественно, я не собиралась ничего ему говорить о возникших у меня подозрениях в отношении Екатерины Петровны.

— Александр Павлович…

— Лена, я так ждал вашего звонка. Ну, что? Вам удалось что-нибудь выяснить?

— Я, как и планировала, встретилась с этим человеком и поговорила по телефону с Лидией Сергеевной. Скажем так, они взяли время на обдумывание. Есть некоторые обстоятельства, которые не позволяют им сейчас встретиться с вами. Я должна в ближайшие дни кое-куда съездить и кое-что уточнить. Как только в деле появится ясность, я тут же вам сообщу. А вы смогли что-нибудь узнать по своим каналам?

— Лена, я даже не знаю, как вам сказать… Вы понимаете, людей с такими данными в России нет вообще, чтобы фамилия, имя, отчество, дата и место рождения все вместе совпали с теми, которые вы мне дали. Что-нибудь, да отличается. Сегодня послали запросы в республики СНГ и Балтии, может быть, мальчики там, обещали сообщить результат до конца недели.

— Александр Павлович, я могу еще раз все проверить, но я и так абсолютно точно знаю, что до десяти лет они носили именно эти имена и жили в Баратове.

— Ну, что ж, Лена, давайте ждать и надеяться на лучшее.

Все-таки есть особая прелесть в старых дачах, окруженных разросшимся садом. Современные многоэтажные особняки, выстроенные зачастую на шести сотках, производят впечатление человека, одевшего очень дорогой и модный, но тесный пиджак. И смотрится нелепо, и носить неудобно.

Дача Бобровых была небольшой, но очень уютной. Ольга Константиновна оказалась милой дамой, именно дамой. Ведь люди на даче одеваются обычно кое-как, а она была не только одета в очень милое летнее платье и аккуратно причесана, но и губы подкрасила.

— Ольга Константиновна, меня зовут Лена Лукова. Я внештатный корреспондент журнала «Женщины России», и мне дали задание написать о Екатерине Петровне Добрыниной. Она ведь женщина сейчас очень популярная — не только известный врач, доктор наук, но и почти жена Александра Власова. Мне сказали, что она родилась в нашей области, училась в мединституте, замужем была за Сергеем Степановичем Добрыниным. Но ведь это все, так сказать, официальная хроника. А мне очень хотелось бы рассказать, каким она была человеком, чем увлекалась, что любила, чтобы как-то оживить образ, приблизить его к читателю. Вы меня понимаете?

— Леночка, — Боброва мило улыбнулась. — Я с удовольствием расскажу вам о Катеньке. Она такой чудесный человек, добрый, скромный, я ее очень любила, жаль, что теперь мы не встречаемся. Если вы хотите узнать что-то конкретное, то задавайте вопросы, потому что я могу говорить о ней часами.

— Ольга Константиновна, а я никуда не тороплюсь, поэтому рассказывайте все, что посчитаете нужным, я с удовольствием послушаю. Только давайте устроимся где-нибудь в тенечке — день-то обещает быть жарким.

— А вот на веранду мы с вами и пойдем, и чайку попьем за разговором. Не возражаете?

— Ну что вы, с удовольствием.

Мы устроились на веранде, я попросила разрешения курить и приготовилась слушать.

— Надо вам сказать, Леночка, что я была ближайшей подругой Людмилы Павловны, первой жены Сергея Степановича. Она была прекрасным человеком и очень хорошим врачом, но характер у нее был сложный. Она всегда и на все имела свое мнение, которое яростно отстаивала, и переубедить ее было практически невозможно. Это и неудивительно. Они ведь с Сережей на фронте познакомились, в одном госпитале работали, он — врачом, их тогда после ускоренного курса обучения сразу на войну отправляли, а она — медсестрой. У нее все родственники в оккупации погибли. Одна она осталась. Они на фронте и поженились, он потом ее беременную сюда к родителям отправил. Он сына хотел Дмитрием в честь деда назвать, а Люсенька настояла, чтобы Сергеем. Сказала: «Если ты с фронта не вернешься, то у меня другой Сергей останется».

— Видимо, она очень любила Сергея Степановича? — спросила я.

— Да, и он ее тоже очень любил и, когда она заболела, сделал все возможное, чтобы спасти ее, но болезнь оказалась сильнее. Сережа очень тяжело переживал ее смерть, ему было очень одиноко. Очень. Вот тогда они с сыном и обменяли две свои квартиры на одну большую. Он и предположить не мог, что когда-нибудь снова женится. Конечно, были женщины, которые хотели бы поддержать его, и не только в этот момент, но он все не мог забыть Люсеньку. А вот в 83-м появилась Катень-ка, она как; раз в институт поступила. Она, конечно, не красавица, но было в ней что-то такое трогательное, беззащитное, детское, что ли…

С этого момента я, как говорят на Востоке, «повесила уши на гвоздь внимания» — начиналось самое интересное.

Как я поняла, Катенька не шла в бой с открытым забралом, она просто тихонько следовала за профессором, куда бы он ни шел, ловила каждое его слово, смотрела влюбленными глазами и не делала никаких попыток подойти и заговорить. Профессор постепенно привык к этой безмолвной тени, потом начал замечать ее, а затем начал замечать, когда ее нет рядом. Однажды он что-то ей сказал, совершенно нейтральное, а она смутилась и убежала. Когда через несколько дней он остановил ее в коридоре и спросил, не обидел ли он ее чем-нибудь, она, густо покраснев, ответила, что она из глухой деревни, в городе ничего и никого не знает, ничего не умеет, из того, что умеют городские девушки, всего боится, чувствует себя здесь очень одиноко, у нее вообще на свете никого нет и ей очень страшно, и посмотрела на профессора полными слез глазами. Добрынин почувствовал себя могучим защитником слабой сиротки и Пигмалионом перед куском необработанного мрамора в одном лице и сдался на милость победителя, еще не догадываясь об этом.