Варшавские тайны - Николай Свечин Страница 35

— Зато спросишь у Яна Касъера, — пробурчал коллежский асессор. — Идем обратно в «Павяк».

Когда сыщики вернулись на Дзельную, Молчанов собирался в магистрат. Услышал требование, дал команду вызвать Новца и удалился. А Лыкова ожидал второй сюрприз. Оказалось, что дядя Янек томится в одиночной дворянской камере, а питание получает из ресторана. И это тоже сделано по распоряжению Нарбутта.

— Что все это значит? — спросил Алексей у Иванова.

— Вообще-то здесь так принято. Люди стараются ладить. При аресте могут и пострелять друг в дружку. А встретившись случайно на улице, сыщик и вор вежливо раскланиваются. Поляки — такой народ.

— Или Витольд Зенонович выстраивает с Янеком особые отношения, — предположил Лыков.

— То есть хочет сделать его осведом? [41]Это стало бы большой удачей! Ян Касъер — фигура, он много знает такого, что интересует сыскную полицию. А Нарбутт — сыщик от бога! Он на голову выше того же Гриневецкого, который формально его начальник.

— Что за человек пан Нарбутт? Всегда застегнутый, держит дистанцию. Такому в душу не заглянешь.

— Да, он закрыт для всех. Кроме Гриневецкого и старшего агента Степковского. Витольд Зенонович очень справедливый и порядочный. При этом большой патриот, не переваривает русских. Чего и не скрывает. Жаль, конечно. Именно с такими поляками и надо сотрудничать.

— И договариваться.

— И договариваться.

Надзиратель ввел притонодержателя. Дядя Янек выглядел вполне благополучно. В домашней куртке из полубархата со щегольскими бранденбурами, он походил на зажиточного помещика, а не на арестанта. К Лыкову поляк отнесся без интереса. Не то чтобы высокомерно, но с безразличием.

— Вы принимали у себя убийцу русских офицеров, — жестко начал коллежский асессор. — Теперь за это придется ответить.

— Пусть сперва на суде докажут, что я знал об этом.

— Ну, если докажут, — недобро усмехнулся Лыков, — тогда двенадцать лет каторги с навечным поселением в Сибири. Варшаву ты… вы больше не увидите. Никогда.

Новец-старший лишь молча пожал плечами.

— Но если вы поможете розыску, прокурор учтет это на суде.

— Я держал подпольный игорный дом. Давал людям немножко развлечься и имел с этого скромный доход. Вот за это и отвечу. А про дела убийц спрашивайте у них самих. Да еще у Гришки, которого вы же и застрелили…

У притонодержателя была твердая позиция. С такой не сбить! Все арестованные на Бураковской подтвердят: свечи менял да бутылки разносил… Но где-то в броне Яна Касъера есть щель. Ежели он был в курсе кровавых дел своих клиентов, как это обнаружить? Вот сейчас покажу ему мыльницу и посмотрю, что он запоет, решил Лыков. К такому обороту старый громила вряд ли готов…

Он выложил предмет на стол и спросил резко:

— Ну, а что вы скажете об этом?

Старик повертел мыльницу в руках, наморщил лоб, что-то вспоминая.

— Знакомая вещь. Не в устэмпе взяли?

— Да, в нужнике, — ответил Иванов, одновременно пояснив шефу вопрос.

— Жилец один забыл, я и пристроил к делу. А что?

— Какой жилец? Когда поселился и когда съехал? — настойчиво потребовал Лыков.

— Да князь у меня жил. Кавказский князь. Две недели, в прошлом году. Месяца не помню, но зимой.

— Как ему фамилия?

— Яшвиль. Князь Яшвиль, отставной гвардейский поручик. А что? Пустяковая штука, пять грошей стоит. Не выбрасывать же…

Лыков почувствовал себя в одночасье обманутым. Было очевидно, что Новец говорит правду. Род имеретинских князей Яшвилей слишком известный. Приезд его сиятельства в Варшаву легко проверить. А отметки в домовой книге укажут, останавливался ли он в доме на Бураковской. Вся идея с пропавшим Яшиным рухнула на глазах. И в то же время старый медвежатник явно что-то скрывает… Убийца штабс-капитана был у него в притоне. Часы… Если их подбросили, удобнее всего было это проделать именно Новцу Ну, дядюшка, найдем и на тебя управу! Рано ты успокоился…

Лыков отослал арестанта в коридор и вызвал помощника смотрителя. Вошел дюжий малый сурового вида.

— Поляки среди тюремной стражи есть?

— Никак нет, одни русские.

— В коридоре ошивается Ян Новец. Немедленно перевести его в карцер, самый загаженный и холодный.

— Есть!

— Из пищи давать лишь хлеб и воду. Довольствие из ресторана запрещаю.

— Давно пора! — с чувством произнес тюремщик. — А то я дома так не кушаю, как этот шильник! А только, ваше высокоблагородие, ежели он жалобу какую настрочит? Плохое содержание там и прочее… По закону Новец токмо подследственный…

— Жалобу принять, ходу ей не давать, передать мне.

— Вот это правильно! — заявил помощник смотрителя. — А то поляк поляка покрывает, а ты молчи да потакай… Устроили из темницы санаторию! Степковский вон пояса из собаки привозит… Сделаю, как вы велели. Можем и тово… устроить ему сладкую жизнь. Помочь розыску, так сказать, ежели не сознается. — И добавил осторожно: — Опыт такой имеем…

— Нет, — ответил сыщик. — Если я найду улики, то сидеть он будет не у вас, а в Цитадели. Там, чай, свои мастера имеются?

— Ого-го! Лучшие во всей Варшаве! Так отлакомят по спине, что все расскажет!

— А вы сделайте вот что. Когда нашего барина как следует припрет, он постарается передать на волю записку…

— У нас это не дозволяется! — строго перебил Лыкова тюремщик.

— Нигде не дозволяется. И везде в заводе.

— Но…

— Молчите и слушайте!

— Есть!

— Вы плохо прочитали мои бумаги. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. Особых! Меня не интересуют ваши маленькие гешефты. Министр граф Толстой командировал меня в Варшаву не для этого, а для поиска убийц русских офицеров.

Помощник смотрителя мрачно гонял по круглому лицу желваки.

— По всей империи есть арестантская почта, и у вас, конечно, тоже. Повторяю: меня это не интересует. Но когда Ян Новец — и только он! — попытается отослать на волю записку, эта бумага должна оказаться у меня. Я полностью доверяю вам и смотрителю, господину Молчанову. Вам лучше знать, как именно исполнить поручение. Повторю: речь идет об убийцах наших офицеров.

В мрачных недоверчивых глазах тюремщика что-то мелькнуло. Лыков протянул ему руку, и тот пожал ее.

— Так что… исполним, ваше высокоблагородие. Только уж вы… не во вред…