Дело о взбесившемся враче - Андрей Константинов Страница 35

— Ты какого хера под колеса сигаешь? Надоело жить — пошел бы да повесился! А мне из-за тебя в тюрьму? — Мужика слегка потряхивало, но во взгляде читалось отчетливое желание съездить мне по морде, и только присутствие стража порядка удерживало его от этого поступка.

А вокруг уже становилось тесно от обилия работников метро. Чуть ли не каждый о чем-то спрашивал, кричал машинист, что-то говорил мент. Но я ничего не слышал. Теперь трясти стало уже меня. Очень живо перед глазами встала картина — окровавленные куски мяса, когда-то бывшие моим телом, мозги на рельсах и колесах поезда, газетные полосы с описанием самоубийства подающего надежды инвестигейтора, похороны, речи коллег у свежевырытой могилы… Меня кто-то взял за руку и потащил за собой. Что удивительно, я даже не пытался вырваться, шел, как баран на бойню. Через некоторое время, миновав толпу, мы поднялись на эскалаторе в пункт милиции.

Здесь уже сидели какие-то товарищи в погонах с двумя просветами.

— Рассказывай, — заявил один, видимо, старший.

— «Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…» — начал я.

— Ты че Ваньку валяешь? Ты говори, какого хрена под колеса сиганул?

Частое общение с представителями правоохранительных органов — это большой опыт. Мне сразу стало ясно, что «глухарь» этим господам не нужен, а значит, если я скажу, что отнюдь не сам «сигал» под колеса, меня начнут убеждать, что мне все показалось. А очень хотелось выпить, трясучка не отпускала. В это время в пункт, где и так было не развернуться, вошел молодой парень в «гражданке».

«Дознаватель», — понял я. Парень не спеша достал бланк протокола, пристроился у краешка стола и приготовился записывать.

— Фамилия, имя, отчество, место работы, — лениво начал он.

— Да пошли вы со своими отчествами! — не сдержался я. — Вот моя визитка, вызывайте завтра и поговорим, а сегодня я не в духе. Все! Мне выпить надо, я пошел.

Чины из милиции, чуть не столкнувшись лбами, склонились над визиткой.

— Агентство журналистских расследований, — прочитал один. — Это «Золотая пуля», что ли?

— Да, «Пуля»! — заорал я. — Долго вы меня здесь мурыжить будете? У меня, может быть, стресс, и мне срочно требуется принять лекарство!

— Ага, под названием «Столичная», — хмыкнул следователь.

Это вы «Столичную» пьете, а я «Флагман» предпочитаю. Все, я пошел.

— И куда это ты, интересно, пошел? — лениво поинтересовался один из начальников.

— К едрене фене! — Я все больше заводился, краем сознания понимая, что этого делать не стоит, но ничего с собой поделать не мог. — А что вы сделаете? Задержите? Вперед на мины!

Больше трех суток вам меня не продержать, да и то вряд ли. А после выхода я вам такую пресс-конференцию устрою на тему прав человека и деятельности свободной прессы в Питере…

— А при чем здесь деятельность прессы? — искренне удивился подполковник.

— А это я позже придумаю. Ну что вы, не видите, что я не в лучшем виде и от меня сейчас толку, как от презерватива советского производства? Завтра я приду в себя и отвечу на все вопросы.

— Да ладно, — принял решение один из «двухпросветных» золотопогонников, — трупа нет, и слава Богу. Пускай идет. Если понадобится, из-под земли достанем.

* * *

Я вышел из метро и вдохнул. Жаркий, насыщенный запахами бетона и пыли (ремонт Невского проспекта все еще продолжался) воздух не принес облегчения, скорее, наоборот. Я еще раздумывал, куда идти, а ноги уже понесли меня через переход к ближайшему кафе.

Выпив два по сто «Флагмана», выкурив пять сигарет и «закусив» все это маленькой чашечкой кофе, я понял, что худо-бедно могу соображать, и двинулся к Агентству. Сразу у входа в родную контору я столкнулся с Шаховским. Тот оглядел меня цепким взглядом и пощупал зачем-то рукав куртки:

— Живой? — Затем потянул носом и констатировал:

— Живой. Иди к Обнорскому, ему уже звонили из ментовки, сообщили…

Кипя праведным гневом, изрядно подогретым сорока градусами, я ринулся в кабинет шефа. У меня уже было несколько версий насчет того, кто хотел меня убить.

— Ну-ну, заходи, прыгунчик, — проворчал Обнорский.

Что— то в его тоне меня насторожило, но я решил не обращать внимания на тон: мало ли что там у шефа произошло. Может, ему опять не удалось Лукошкину затащить к себе домой для вычитки очередного шедевра и пришлось спать в холодной и одинокой постели…

— Андрей, я уверен, это Склеп! — выпалил я и плюхнулся на диван.

— Ага, как же, размечтался, — поморщился Обнорский. — Но склеп тебе не светит, разве что ма-а-а-аленький прямоугольный памятник. Ты где уже с утра нажраться успел? Да еще до такого состояния, чтоб под поезд упасть!

У меня аж дыхание сперло от злости.

И это после того, как меня чуть не убили! Да что они тут себе думают?! Тоже, блядь, нашли алкаша с вокзала! Злость усугублялась явно ложным обложным обвинением — я уже неделю ничего крепче пива не пил! Несколько секунд я не мог вымолвить ни слова, сидел с красным от натуги лицом, хватал ртом воздух и пялился на Обнорского. Тут в кабинет вошли Спозаранник, Повзло и Скрипка. Ну вот, сейчас еще Глебушка чего-нибудь добавит. Мне вдруг стало все равно, и я замолчал.

— Ну, чего молчишь? — уже громче спросил шеф. — Где нажрался, я спрашиваю!

— А пошел ты!… — только и смог вымолвить я, встал и пошел к выходу, бросив напоследок:

— Какой же ты…

Выйти я не успел — пока проталкивался между Скрипкой и Повзло, удивленно смотревших на меня и не спешивших уступить дорогу, раздался голос Спозаранника:

— Погоди, Максим.

Я замер от удивления: мало того, что Глеб — впервые на моей памяти! — назвал меня по имени, без отчества, так это еще и было произнесено с неподдельным сочувствием.

Теперь уже все уставились на Спозаранника. И удивления на лицах присутствующих было даже побольше, чем у меня. Таким тоном Глеб не разговаривал никогда! Бывало, орал (такое случалось всего раз, да и то я знал об этом лишь по рассказам других), иногда смущался, но чтобы сочувствие…

— Я встретил сегодня Кононова на пороге Агентства около десяти часов, — уже обычным своим тоном сообщил Глеб, — и могу с уверенностью сказать, что спиртным от него не пахло. В половине одиннадцатого я лично приказал ему ехать в порт. Во сколько он упал под поезд?

— В десять сорок пять, — начиная что-то понимать, ответил Обнорский.

— Мне думается, что даже с талантами Кононова, — сухо заметил Спозаранник, — напиться до потери сознания за пятнадцать минут довольно сложно.

— А мне менты сказали… — отводя глаза, произнес Обнорский.

— Ага, — усмехнулся Повзло, — а то ты ментовских начальников не знаешь!