Фантом памяти - Александра Маринина Страница 35

Михаил Викторович обладал внешностью поистине выдающейся.Огромный, с выпуклыми глазами и густым ежиком волос, он был толст во всем,начиная от живота и заканчивая губами и языком. И даже голос у него был толстыми жирным. Образ бегемота сложился у меня в голове еще до того, как он полностьювнес свое тело через порог комнаты. Надо честно признать, что Бегемот обладалнемалым внутренним обаянием (кажется, в умных книжках это называетсямагнетизмом), по крайней мере, через десять минут после начала разговора яперестал замечать и его малопривлекательную внешность, и его жирный, какой-толоснящийся голос, и его странную привычку поправлять руками необъятную складкуживота, словно пытаясь поудобнее уложить ее на пухлых бедрах.

- Давайте сразу договоримся об исходных посылках, -сказал он в первый свой визит. - Есть все основания считать, что у васдиссоциативная амнезия. Это означает, что в, вашей жизни произошло некоесобытие, которое оказало на вас чрезвычайно сильное психотравмирующеевоздействие. Вашей психике тяжело было справиться с этим переживанием, и, кактолько подвернулась подходящая возможность, психика от этого неприятноговоспоминания избавилась. Ей стало легче, теперь можно не помнить об этом и нерасстраиваться из-за этого. Я понятно объясняю?

- Да, вполне, - рассеянно кивнул я. В его словах небыло ничего нового, все это я уже слышал от Голой Собачки Эммы.

- Идем дальше, - Бегемот удовлетворенно покивал головойна толстой шее. - Психика - субстанция разумная, она лишнего не возьмет. Инымисловами, она стерла из вашей памяти только само событие и вас самого каксубъекта, знающего и помнящего об этом. Это означает, что травмирующее событиепроизошло, скорее всего, именно восемнадцатого июля девяносто девятого года, ане на следующий день, не через неделю и не через месяц после этого. Вы ведь,насколько я понимаю, уже неоднократно спрашивали у своих близких, не знают лиони, что это могло быть.

- Спрашивал. Никто ничего не знает. Я в тот день ехална дачу, где планировал пробыть в полном одиночестве две-три недели, поработатьнад книгой. Жена утверждает, что через три недели с небольшим я вернулся и ни очем таком ей не рассказывал.

- Стало быть, можно сделать вывод, что вы стыдитесьэтого события. Стыдитесь настолько, что даже жене ничего не сказали.

- Не обязательно, - усмехнулся я. - Я не веду праведныйобраз жизни, у меня были и другие женщины, кроме жены. Не могу утверждать, чтоя этого стыжусь, но жене о них, само собой разумеется, не рассказываю. Я вообщене очень-то с ней делюсь, я человек замкнутый, привык все переживать в себе, водиночку.

- Голубчик, вы же сами только что сказали, что у васбыли и другие женщины, кроме жены. Стало быть, в самом адюльтере для вас нет ине может быть ничего особенного, ничего такого, что могло бы так сильнотравмировать вашу психику. Даже если речь идет об отношениях с какой-тоженщиной, то в этих отношениях должно быть нечто такое, что совершенно выбиловас из привычной колеи. Такое, чего раньше никогда не было. И наша с вамизадача - постараться найти в вашей душе именно те струны, которые могут датьтакой болезненный, такой невыносимый для внутреннего слуха аккорд. Для этого мыс вами вместе должны покопаться у вас внутри и выудить для начала все вашистрахи, как явные, которые вы прекрасно осознаете, так и скрытые, спрятанные науровне бессознательного.

- А потом что? - заинтересовался я.

- А потом мы будем работать над тем, чтобы эти страхиуничтожить.

- А потом?

- Когда страхов не будет, ваша психика поймет, чтоможно выходить из подполья, образно выражаясь. Она ведь не дает вам сейчасвспомнить, потому что вы снова будете переживать и страдать. Как только онаубедится, что страдать вы больше не будете, потому что вам на это событие,прошу прощения, наплевать с высокой колокольни, она с удовольствием вернет вамвоспоминания, если ей хотя бы чуть-чуть помочь, дать маленький толчок. Такимобразом, на первом этапе наших с вами занятий мы будем вылавливать из потомковвашей души страхи, на втором этапе мы будем их стирать и уничтожать, а на третьемподталкивать память. Стратегия лечения ясна?

Куда уж яснее, хотя не могу сказать, чтобы я был в восторге.Я почему-то был уверен, что присланный Мусей специалист будет работать только,выражаясь его же языком, по третьему этапу. Гипноз, внушение, транс, всякие тамспециальные психологические приемчики для стимулирования памяти. К этому я былготов. Но позволять чужому человеку копаться в моей душе я вовсе не собирался.Однако пути назад не было. Я мог отказаться от услуг Михаила Викторовича, нопридет другой специалист и предложит мне то же самое. Другого-то способа нет,это я уже понял, пока Бегемот со свойственной ему обстоятельностью инеторопливостью излагал мне основы своей специальности и нашей с ним общейработы. Отказавшись же от услуг психоаналитика полностью, я не решал главнуюзадачу: получить знания, позволяющие мне продолжать жить в покое ибезопасности. И получить их как можно скорее, пока эту безопасность неразрушили самым грубым и беспардонным образом.

И я впрягся. Бегемот приходил ко мне через день, мызанимались по три-четыре часа, иногда дольше. В памяти всплывали какие-тодетские впечатления, обиды, слезы, ссоры, и каждое из них мы тщательнообговаривали и анализировали. Мне было интересно, я так втянулся в этиразговоры, что в свободное от сеансов время самостоятельно копался всобственной жизни, выискивая то, что, на мой взгляд, тоже было достойнообсуждения. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что этот Бегемот сбезразмерным животом и тягучим липким голосом стал для меня самым близкимчеловеком. Никогда и ни с кем я не обсуждал свою жизнь так подробно. Никогда ини с кем я не был так откровенен. Даже с Борькой Викуловым, потому что Борькавсегда был сильнее, я психологически зависел от него, для меня было важнымзаслужить его одобрение, и уж Борьке-то я точно ни за что не рассказал бы отом, чего испугался, на что обиделся или из-за чего расплакался. К тому жеБорька довольно рано осознал себя сильной и независимой личностью и пересталделикатничать с людьми, считая душевную мягкость и тактичность проявлениямитрусости, дескать, правду-матку резать в глаза боятся те, кто не хочет наживатьврагов, а тот, кто врагов не боится, смело говорит правду. Не знаю, может, он иправ, но только для меня его правда-матка регулярно оборачивалась обидами итоскливыми злыми слезами в подушку по ночам. С возрастом я постепенно стализбавляться от угнетавшей меня психологической зависимости от Борьки, яперестал нуждаться в нем как в единственном и самом близком друге, поэтому нашеобщение со временем сократилось до тех двух-трех десятков минут, в течениекоторых Борька ухитрялся ничем меня не задеть. При более длительном контактесрыв был неизбежен, и я предусмотрительно сворачивал разговор, не дожидаясьопасного рубежа. Правда, другим близким другом я так и не обзавелся, неслучилось его в моей жизни, зато весь не растраченный в пустом трепе внутреннийпотенциал я выплескивал в книгах, и это давало свой результат.