Черная вдова - Анатолий Безуглов Страница 35

Нет… Ей это действительно только показалось, потому что уже через секунду Димка со смехом мчался за каким-то мальчишкой.

«Боже мой, и почему я такая несчастная?» — вырвался тихий стон из груди Орыси. Она открыла глаза.

Со стены на неё смотрели десятка два фотографий — то, что осталось от целого чемодана снимков, которые Василь, отец Димки, заядлый фотограф, увёз с собой в Средневолжск.

Говорят, не родись красивой, а родись счастливой. Но Орыся с детства только и слышала вокруг себя, какая она красивая, какая счастливая. И сейчас все уверены, что над ней светят эти две звезды. Если бы они знали…

Орыся переводила взгляд с фотографии на фотографию, словно перелистывала страницы их недолгой жизни с Василем.

Вот она совсем молоденькая. Стройная, как тополёк. В белом халате и шапочке сидит за столиком. Санаторий «Шахтёр».

После окончания медучилища её взяли туда диетсестрой. Работа несложная: подсказать лечащимся, где их место в столовой, дать совет насчёт питания. Возле неё всегда выстраивалась очередь мужчин. Молодых, среднего возраста и постарше. А её сменщица, пожилая опытная диетсестра, обычно просиживала без дела.

Мужчины липли к ней не только из-за внешности. Кто бы ни обращался к Орысе, проявить небрежение, а тем более нагрубить она не могла. Такая уж была натура, отзывчивая и душевная. Ещё её любили за песни. А это — по наследству. Пела мать Орыси, бабушка была лучшей певуньей в деревне. На концертах художественной самодеятельности в санатории слушатели буквально отбивали себе ладони, вызывая Орысю на «бис».

А вот на снимке они с Василем. В первый месяц после женитьбы. Да, тогда она была красивая и по-настоящему счастливая. Швадак (мужа она обычно называла по фамилии) влюбился в Орысю с первого взгляда. Потом уже признался, что долго не решался подойти. А она со своей стороны открылась Василю: эта застенчивость и покорила её. Другие с ходу пытались завоевать, не скупились на комплименты, выставляли напоказ свои достоинства — мнимые или заметно преувеличенные.

Швадак говорил мало. Если делал добро, сам оставался в тени. И даже цветы дарил своеобразно: не прямо в руки, а положит незаметно возле кровати или поставит в вазу в комнате Орыси, пока её нет. Это продолжалось и тогда, когда они уже прожили несколько лет.

Василь окончил Московский автодорожный институт, вернувшись, работал инженером. К моменту встречи с Орысей он был один как перст. Родители умерли в течение полугода один за другим.

В первые дни знакомства Василь стеснялся приглашать её в свой особняк. Орысе, выросшей в скромном достатке, намыкавшейся по общежитиям и чужим углам, представлялось, что дом Швадаков — полная чаша. Трускавец — уникальный курорт. Туда едут со всей страны страдающие болезнями печени, почек и другими хворями. В подавляющем большинстве по курсовкам или вообще дикарями. Местные жители сдают все, что только можно сдать под жильё, — разве что не доходит до собачьих будок. А тут — шестикомнатный особняк и ещё времянка. У иных домовладельцев доходы от сдачи коек походили на неиссякаемый, как здешние целебные воды, источник. Иметь автомобиль, например, считалось самым обыденным делом.

Но в доме её мужа роскошью и не пахло. Обстановка, правда, хорошая, но сработал её — до единого стула — отец Василя, краснодеревщик, славящийся на всю округу. Родители никогда, ни под каким видом не сдавали комнат. Знакомых, прибывших на лечение, принимали охотно, но чтобы за деньги — ни-ни! Этих же принципов придерживался и их сын.

Когда родился Димка и расходы в семье увеличились, Орыся как-то намекнула мужу, что не мешало бы пускать на постой дикарей.

— Зачем тебе это нужно? — удивился Василь.

Она растерялась: деньги лишними не бывают. Хотелось купить Димке шубку да и Василю не мешало бы обновить пальто и костюм, в которых он ходит уже не один год. Не говоря уже о том, с какой завистью (тайной, конечно) смотрит она сама на импортные платья и сапоги других женщин.

— Стать рабом денег — нет! — заявил Швадак. — И потом, в своём же доме ходить на цыпочках? За кем-то убирать, стирать простыни?

— А как же другие? — пыталась оправдаться Орыся.

— Они уже не хозяева, а прислужники! И не только тем, кому сдают койки, но и вещам!.. А я хочу жить как душе угодно, распоряжаться собой и нашим жильём.

Комнатами он распорядился таким образом: самую большую и светлую отдал в полное владение сыну. Чего здесь только не было — шведская стенка, турничок, маты для кувыркания, качели. Василь даже подвесил на стену баскетбольную корзину. Все смастерил сам. Сколько счастливых часов провели здесь отец и сын!

Вторую комнату, самую маленькую, Василь занял под фотолабораторию. Третья — что-то вроде гостиной. Ещё две — спальня Орыси и его. Последняя комната предназначалась для друзей и знакомых, изредка приезжавших в Трускавец.

Флигелёк когда-то служил отцу Василя мастерской. Сын оставил в нем все как было. Он сам любил постоять у верстака и Димку с малолетства приучал к столярному мастерству.

В сынишке Василь души не чаял. Каким бы усталым ни приходил с работы, тут же забывал обо всем, если Димка тащил его в «спортзал» или в мастерскую, заставляя отца что-нибудь выпилить или выточить на токарном станочке.

Была ли тогда счастлива Орыся? Пожалуй. Любительские фотографии не врут. На них она снята с мужем и Димкой. В саду, под раскидистой карпатской елью в живописных окрестностях города, возле бюветы с целебным источником.

А потом идут снимки, где только Димка, Димка, Димка…

Это были последние месяцы их семейной жизни. Как она поняла потом — трудные и мучительные для Василя. И всему виной была её красота. Наступила пора, когда Орыся расцвела, превратившись в яркую молодую женщину. От ухажёров не было отбоя. Двусмысленные и недвусмысленные намёки, духи, коробки конфет, бутылки дорогих вин, букеты цветов. Она, естественно, ничего, кроме цветов, не принимала, призывая на помощь всю свою выдержку и юмор. Даже откровенным нахалам она не могла грубить, будучи от природы приветливой и мягкой. В зимнем саду санатория часто устраивались танцы. Орыся пару раз оставалась на них. И очень жалела потом. То из-за неё сцепились двое отдыхающих — подводник и шахтёр из Донбасса. Дошло до драки. А то ревнивая жена при всех залепила пощёчину своему мужу-учёному, который пригласил Орысю на третий танец.

Истории эти стали известны Василю, как доходили и другие сплетни, в которых она выглядела чуть ли не коварной соблазнительницей. Правда, Швадак никогда не реагировал на них, но Орыся чувствовала, что переживает сильно. Верил ли он слухам? Орыся так до сих пор и не знает.

Чтобы не давать повода для огорчений мужу, она ушла из «Шахтёра» и устроилась в санаторий «Алмаз», в кабинет физиотерапии. Но и там её продолжали преследовать мужчины. А зависть и ревность рождали новые сплетни. Тогда Орыся перешла в небольшой ведомственный пансионат администратором. В смысле времени — удобно: сутки дежуришь, трое дома. Теперь её и отдыхающих отделяла стойка. И надо же было случиться — замдиректора пансионата Недовиз потерял из-за новой сотрудницы голову. Об этом скоро знал весь Трускавец, Василь, разумеется, тоже. И, как всегда, отмалчивался, делая вид, что людская молва его не трогает. И вот однажды…