Профессия: иностранец - Валерий Аграновский Страница 35

Вернусь, однако, к нашему творческому горению. То был счастливый период нашей жизни: он длился без малого шестнадцать лет (с 1966 по 1982 годы), как самый насыщенный творческим бескорыстием, товариществом и коллегиальностью. Никогда не ссорились, спорили только по творческим делам и без кулаков за пазухой. Кто и сколько внес ума, фантазии и «пера» (мастерства литературного) мы не знали и считать не хотели. Понятие «лепта» в лексиконе Багряка отсутствовало. Бывали ситуации, создаваемые коллегами по редакции или женами: чья была идея «Пяти президентов»? кто написал именно эту главу в «Синих людях»? Ответ: все! «Ну ладно, мне-то можно сказать по секрету»? Хорошо, так и быть (и остальным передай: «Оптом!»). Именно по этой причине при публикации повести или выходе в виде книги повестей мы никогда не раскрывали читателю истинные фамилии Багрякского содружества. Мы трогательно оберегали себя и от досужих сплетен, и от меркантильности. Хотя каждый про себя точно знал меру способностей и участия в работе, но: царствовало табу!

Однажды, помно, был прокол: за «Фирму приключений» мы получили премию года журнала «Смена», и тут понадобилась фотография автора для публикации лауреатов премий. Мы добросовестно сели за стол, разложили живые лица, аккуратно их нарезали и собрали «портрет Багряка». Получился редкостный дебил, его и напечатали в журнале: нам не было жалко Багряка, мы ж его знали в лицо, и этого было достаточно для самоликования. В другой раз для польского издателя нужна была автобиография автора; кто-то из нас ее сочинил: Багряк по этой биографии имел семь высших образований, был восемь раз женат, его окружали дети в количестве одиннадцати мальчиков и девочек, он побывал во всех странах мира, кроме (список десяти стран), знал восемь языков и хуже остальных русский и латынь. Слух о том, что за спиной автора нанятая им же за огромные деньги полуголодная банда безработных и талантливых знаменитых писателей уже витал и был близок к истине: «безработных» — какая ж работа в газете денежная? «талантливая команда» — вполне возможно? «банда» — смотря как посмотреть? Только с таким набором личных качеств Павел Багряк рискнул назвать первое детгизовское издание «Пять президентов» — романом в пяти повестях: босяк типичный!

* * *

Теперь пойдем дальше — к делам куда более хлопотным и, увы, опасным: к повести «Профессия: иностранец». Объявил нам о неожиданном заказе Володя Губарев. Вот так он «обрадовал» Багряка: беру это слово в кавычки. Побывать в КГБ на Лубянке, чтобы собрать материал о разведчике, увидеть его «живьем» и вправду могло показаться любому из нас интересным делом, особенно с творческой точки зрения. Что же касается лично меня (не берусь говорить от имени всех Багряков), то в первый момент я элементарно испугался, даже аббревиатуру «КГБ» ощутил с генетическим страхом, имея на то личные основания: мои родители в злопамятные тридцатые годы побывали в «тех» местах не день и не месяц, да и мы со старшим братом испытали счастье поносить звание детей «врагов народа». Веселенькое было дело.

Володя Губарев и повел нас на заклание. Почему он взял на себя обязанность «связника» с госбезопасностью, я не знаю и знать не хочу: возможно именно Володя вызывал у ведомства наибольшее доверие, то ли он сам пошел к ним встречным курсом? Умолкаю. Все такие вопросы я от себя отвожу. Конечно, я мог бы и догадываться, рискуя грубо ошибиться и в точку попасть, а вообще-то все это — темный лес, в котором и зрячему легко заблудиться. Можно таким же образом обидеть кого-то или недооценить его, все от самого устроителя зависит. Так или иначе, а дело случилось в конце шестьдесят восьмого года. Думаю, каждый заместитель главного редактора популярной газеты в те времена по должности своей был связан с «ведомством», будучи со всех сторон проверенным и достойным человеком; осторожно говорю, подбирая слова и округляя их, чтобы невзначай не обидеть таких людей, тем более — Володю Губарева, вскоре ставшего замом главного «Комсомолки». Не исключаю и того, что иные журналисты становятся сотрудниками Госбезопасности не по принуждению, а по долгу совести, не оставляя работы в газете.

В один прекрасный день вся пятерка приехала к главному подъезду знаменитого здания на Лубянке. Никогда не забуду мое единственное желание: затеряться в толпе, чтобы меня никто из знакомых не видел входящим в здание, а уж все остальное как-нибудь переживу. И почему-то страшно было и интересно, по принципу «журналист меняет профессию»; Господи, сколько из нас не «меняли», а совмещали профессии (возможно, как и наш «ведущий» на Голгофу)? Проще сказать, все мы (и я в том числе) были в странном состоянии, когда ни пугаться, ни радоваться соавторам не было смысла. Отчетливо помню, почему-то уверенный в том, что и мои коллеги переживали те же чувства. (Сегодня все, что связано с «ведомством», полность смикшировано (приглушено) реальной жизнью и нынешним бытом и иным отношением к КГБ, но тогда воспринималось иначе, что естественно.) «Стук-стук, это я — твой друг…», неужели так быстро позабыли?

Говорю обо всем об этом вовсе не для того, чтобы выглядеть белой вороной среди ворон черных, не с намерением остаться в белоснежной жилетке и еще при бабочке: никто меня не подозревал «в связях», как и я никого из соавторов тоже не подозреваю, а то подчеркиваю, что времена меняются незаметно от нас, но зато вместе с нами. Ну и что (спросите вы сегодня), что я пришел в некую службу под названием ФСБ? А вам-то какое дело? — спокойно отвечу. А тогда коробило и страшило, заставляя каждого втягивать голову в плечи: вот в чем секрет и смысл изменений нашей сегодняшней психологии и жизни, отхода от реалий минувшего.

Вошли через дверь с интересом и с недоверием, которое оказалось верным. Вся процедура визита Багряков на площадь Джержинского достаточно полно и достоверно описана в повести. Это освобождает меня от необходимости самоцитирования.

«Шутка» Володи оказалась серьезной.

* * *

Работа началась так. Вести записи нам не разрешили: «берите на память». Не грубо об этом сказали, а весьма вежливо: «предупредили». Слушать? Можно все, сколько и что будут говорить хозяева. Слава Богу, что не обыскивали, не подозрительно осмотрели, а даже благожелательно: им тоже интересно посмотреть на литераторов, которым разведкой сделан «заказ». Терминологически все было выдержано по-джентльменски: «не рекомендуем», «не переспрашивайте, даже если не поймете или не услышите», «чувствуйте себя, извините, в своей тарелке», «будьте раскованны, но просим не курить», «смейтесь, сколько душе угодно», «о лимите времени предупредим минут за десять», «вопросы приготовили, как мы вас просили, заранее и в письменном варианте?», «весьма признательны», и последнее: «ваш герой будет сидеть посередине, вы и сами его узнаете», и т. д., и т. п.

Конечно, далеко не все из нас испытывали комплексы, схожие с моими. Славка Голованов сразу сказал, положив ногу на ногу: можем ли мы рассчитывать на то, что увидим Рудольфа Абеля? (Я поперхнулся, так как не знал даже, что легендарного шпиона зовут Рудольфом! А они, сидящие за столом, переглянулись, улыбаясь. Позже мы поняли, почему, и читателю это станет известно, но позже.)

В уютном и прекрасном зале за длинным столом стояли с одной стороны десять или пятнадцать кресел, а с другой стороны ровно пять (по креслу на каждого Багряка). Сопровождал нас господин, встретивший Багряков у входа в здание, документов не проверяли, мы же были с провожатым. Минут пять или чуть больше мы сидели одни. Потом вошли «хозяева» в сопровождении того же «нашего», все расселись напротив, во главе стола оказался «наш» (я до сих пор, даже написав повесть и опубликовав ее, не ведаю, кем он был, в какой должности и в каком звании, и вообще больше его никогда не видел).