Чертова дюжина грехов - Светлана Алешина Страница 34

Говоря по правде, на передаче я чувствовала себя так паршиво, как не чувствовала себя уже давно. Мне все время приходилось заглядывать в блокнот, чтобы помнить – о чем, собственно, идет речь, мои мысли были очень далеко от студии, от нашей героини и от прямого эфира. А передача-то шла своим ходом. Вот Светочка поднялась со своего места – сегодня она изображала этакую сушеную воблу-библиофилку, с гладкой прической, тугим узлом на затылке, в огромных, меняющих ее миловидное личико до неузнаваемости очках а-ля Одри Хепберн, в просторном пуловере и длинной юбке. Итак, она встала и дрожащим голосом спросила:

– Наталья Борисовна, а вы сами любите читать?

Моя героиня улыбнулась, обнажив ряд крупных, как у лошади, зубов, и принялась пространно отвечать на вопрос:

– Да, конечно, я очень люблю читать. Можно сказать, всегда любила. Особенно я люблю… – я поняла, что Колпачок готова рассказывать о своей любви к чтению вечность, а потому тут же расслабилась, и моими мыслями вновь полностью овладели обстоятельства смерти Марианны Масри. – Особенно я люблю, – долетал до меня, как сквозь туман, глубокий голос Натальи Борисовны, – английскую классическую литературу. Но самый любимый писатель, и уже давно – это Честертон. Никогда, знаете ли, не устаю удивляться фантазии писателя. Хотя, казалось бы, за много лет дружбы с Честертоном я уже знаю рассказы едва ли не наизусть. Но все равно находчивость и парадоксальность главного героя, я, конечно же, говорю об отце Брауне, меня всякий раз поражает как впервые.

Я нахмурилась, кажется, совсем недавно я слышала уже это. Откуда? Я напрягла память. Ну конечно, в вечер накануне убийства Марианны Масри мой муж читал Честертона. Какой рассказ? Что-то про коптскую чашу и стрелу…

– Простите, – сказала я, – вы только что сказали, что знаете Честертона. Не напомните ли мне, – это, конечно, было не по сценарию передачи, но я просто не смогла удержаться, да, пожалуй, даже и отчета себе не отдавала в том, что именно спрашиваю, – как называется рассказ о коптской чаше и стреле?

Наталья Борисовна вновь улыбнулась и кивнула, мол, конечно же, я помню:

– Да, – ответила она, – я помню этот рассказ, он называется «Небесная стрела».

– И о чем там речь?

– Вы хотите, чтобы я вам пересказала? – удивилась героиня.

Я посмотрела в зал, затем – на растерянные лица съемочной группы и опомнилась.

– Извините, – сконфузилась я, словно институтка, – просто очень интересно. А не расскажете ли вы о своем хобби? Кроме чтения, конечно…

Колпачок улыбнулась снова, снова показала ряд крупных белых зубов и принялась говорить о том, что очень любит вышивать. А я между тем кивала и думала только о времени. Оставалось еще десять минут эфира, после которых я страстно хотела уехать домой и прочесть Честертона. Почему? Наверное, интуиция. Не зря же вот и она о Честертоне.

Когда, наконец, мы «отстрелялись», и передача с грехом пополам доковыляла до финала, и я, глядя в глазок телекамеры, произнесла свое обычное прощание, улыбнувшись заученно и, наверное, вымученно, а зрители в зале начали потихоньку разбредаться, ко мне, сверкая глазами мифической Медузы Горгоны, подлетела Моршакова.

– Деточка, – прошипела она, – что это на тебя нашло?

– Ох, и не знаю, – виновато потупилась я, по опыту зная, что лучше сразу покаяться в своих грехах. – Галина Сергеевна, я и сама ничего не пойму… Можно я поеду домой?

Моршакова сразу подобрела, даже погладила меня по руке и ответила:

– Поезжай, Ириночка, видно, тебя измотала вся эта история с Масри. Надеюсь только, что больше с тобой такого на эфире не повторится. Ты же профессионал, – с мягким укором добавила она. – Что с тобой… – она покачала головой, а я уже летела по коридору, на ходу прощаясь со всеми, кто попадался и бросал на меня жалостливые взгляды.

Признаться, мне было плевать сейчас на них, мне нужно было оказаться дома и дать наконец выход тому тревожному ощущению, сформулировать ту полудогадку, что терзала меня уже четыре дня. Знаете, как это бывает? Словно ты шаришь рукой в тумане, ищешь что-то, что именно, ты еще не понимаешь, но знаешь, что оно там точно есть. Глупость, скажете? Конечно, глупость. Конечно, мистика, но, не будь этой глупости, этого, если хотите, интуитивного прозрения, много ли преступлений было бы раскрыто – без всяких улик?

А между тем все классические детективы строятся на подобных прозрениях. Разве не так? Не могу сказать, что я высококлассный детективщик, но ощущениям своим я доверяю.

Вот примерно так я рассуждала, пока добиралась до дома, мечтая только о книге рассказов Честертона. Неужто я права и меня ждет разгадка?

Мне повезло, троллейбус подошел к остановке практически одновременно со мной, я впрыгнула в салон и, глядя в окно, стала нетерпеливо отсчитывать остановки. Наконец, мы приехали. Троллейбус распахнул передо мной двери, и я выскочила на улицу.

* * *

Мужа дома не было. Я, кое-как раздевшись, первым делом оказалась в гостиной и схватила томик Честертона, стоявший на полке. Дрожащими руками я раскрыла книгу на оглавлении и нашла мой рассказ. Открыв нужную страницу, я принялась жадно читать.

Ну, вот оно! Вот история коллекционеров, повернувшихся на реликвии. Вот все три трупа в начале! Вот стрела! Вот и сама реликвия! Вот таинственный убийца, подписывающийся не иначе, как Роком. Вот появился отец Браун, а следом и все действующие лица – секретарь, племянник, какой-то майор, тоже родственник. Вот страстная речь секретаря, сына одной из жертв, мечтающего отомстить за смерть отца…