Лубянская ласточка - Борис Громов Страница 34

С этой жизнеутверждающей мыслью мсье Тапи упал в объятия Морфея…

Истинный католик, Рене не уставал благодарить Мадонну за ниспосланное ему счастье. Сколько оно продлится, он не загадывал. Им было так хорошо вдвоем! Смуглый черноволосый мужчина и зеленоглазая женщина в ореоле каштановых локонов, оба элегантные, они выглядели чарующей парой. Даже незнакомые люди при встрече на улице, в ресторане часто улыбались им вслед. И тщеславие Натали расцветало в окружении завистливых или восторженных взглядов. Они идеально подходили друг другу физически и ждали наступления сумерек с нетерпением гурмана, который с вожделением посматривает в меню, выбирая любимый десерт. Искушенная чувственность Натали, которую старомодный Легаре не сумел, да и не мог оценить, получала достойный ответный взрыв страсти в объятиях Рене. Однажды, когда влюбленные сидели в одном из бесчисленных кафе вдоль Сены, антиквар решил: пора вернуться к делам, интуитивно угадав – она ждет этого разговора. Натали моментально настроилась на деловой лад. Ее серо-зеленые глаза потемнели, в выражении ласковой безмятежности появилась жесткость, так непохожая на то, что прежде видел в ее глазах влюбленный Рене. Казалось, что лицо ее совершенно изменилось. Исчезло выражение, напоминающее лицо невинного ребенка с доверчиво распахнутыми, широко поставленными глазами. Надо сказать, что в сочетании с недвусмысленным сексуальным языком тела этот контраст убийственно действовал на мужчин, складывая поверженных штабелями возле ее точеных ножек.

Сейчас напротив Рене сидела женщина более зрелая, более искушенная жизненным опытом – и это ей тоже шло.

«Она может быть решительной, расчетливой и жестокой, если дело будет касаться ее финансовых интересов», – промелькнуло в голове у Рене.

– Cherie, продолжая наш разговор о твоем шедевре, я еще раз советую тебе не продавать его. Кстати, скажи-ка мне, есть ли у тебя возможность получения других, если и не таких дорогих, но все же старых икон из России?

– Да, конечно. У меня остались в Москве друзья, которые коллекционируют иконы, хотя это и преследуется властями. Самое главное, что у меня есть знакомые дипломаты, которые могут провозить их на Запад, минуя таможенные запреты.

– Это очень интересно, и мы еще поговорим об этом. А пока у меня к тебе предложение. Оно может показаться необычным. Вкратце: ты можешь оставить свою икону себе, а ее изготовленную копию мы сможем продать, разделив деньги fifty-fifty. Конечно, подлинник нужно будет на какое-то время запрятать. Возможно, положить в банк на хранение, предварительно застраховав его. Это не проблема.

Натали внимательно слушала Рене, делая вид, что крайне удивлена услышанным. В действительности ей еще от Бутмана было хорошо известно о подобных мошенничествах.

– А кто же сможет так воспроизвести икону? Как сделать оклад? Я с трудом себе могу это представить… – начала Натали.

– Оставь эти заботы мне. Однако если тебе интересно, то я могу кратко рассказать, как это все делается. Самое главное – иметь перед собой подлинник. Это уже половина успеха. Он у нас есть.

Натали кивнула.

– Всегда найдется художник, который сможет нарисовать лик даже лучше, чем это сделал старый мастер. Однако это совсем не нужно. Нужна только копия. Далее, необходима древняя доска и краски, состав которых идентичен тем краскам, которыми пользовался мастер. Это сложнее, но вполне выполнимо, учитывая достижения современной химии. Как известно, в России достаточно старых досок, на которых утеряно изображение в силу того, что иконы в свое время валялись в сараях, на чердаках или на улице. Известен случай, когда прекрасная большая икона, которую выкинули в двадцатые годы из местного храма, в течение долгих лет служила мостком через ручей для жителей деревни. Я думаю, что ты об этом знаешь лучше меня. Вот этот материал и используется при изготовлении подделок. Существует технология искусственного старения дерева, красок. Это происходит при резкой смене температуры. Да всего сразу не расскажешь… Ну и самое главное – это атрибутация произведения искусства. Здесь тоже уйма тонкостей, но я думаю, что пока тебе информации хватит.

Натали снова молча кивнула. Ей это все давно было известно от ее «первого учителя».

– Завершающий этап – продажа… У меня на этот счет имеется довольно оригинальная и безопасная схема.

Рене сделал паузу и внимательно посмотрел на Натали.

– Сейчас ты должна только сказать мне ясно и четко: согласна ли ты пойти этим путем?

– Да, я согласна, – без колебаний ответила Натали. – Мои – шестьдесят процентов. Твои – сорок.

Рене улыбнулся в знак принятия ее условий.

Генрих IV называл Фонтенбло «очаровательной пустыней». Нынешний Фонтенбло по-прежнему пленителен, хотя вряд ли его можно назвать пустыней – огромный парк ежедневно топчут тысячи туристов со всего света, дабы полюбоваться дворцом, выстроенным еще Генрихом II и Екатериной Медичи. Однако отшельники в Фонтенбло имеются, во всяком случае Алан Жакоб, прослывший в городке чудаком и оригиналом. Соседи недоумевали: чего это мсье Жакоб такой нелюдим, можно сказать человеконенавистник? Зато собак у Алана много: постепенно прибивались к его дому четвероногие бродяжки, получали пищу; если требовалось – Алан выхаживал раненых и покалеченных. Словом, собралась вполне симпатичная компания, и вся эта компания весьма неодобрительно относилась к жителям Фонтенбло, желающим по-соседски заглянуть к мсье Жакобу.

Алан не хотел общаться с людьми, скорее всего, из-за поломанной жизни, что, честно говоря, произошло исключительно по его собственной вине. В молодости он талантливо подделывал французские и швейцарские франки, попался на этом и отсидел в тюрьме восемь лет. Любое государство сурово наказывает за подобные шалости, поэтому, вернувшись на свободу, Алан переключился на живопись. Жена не пожелала дожидаться мужа-преступника, а дочь, успевшая вырасти, вышла замуж за американца и уехала с ним в Штаты. Там молодожены, не прожив и полугода, быстренько разошлись, и Мари вечерами мыла посуду в итальянском ресторанчике, зарабатывая на учебу в университете. Алан мечтал только об одном – заработать столько денег, чтобы Мари смогла бросить грязные тарелки и спокойно закончить университет.

Алан был непревзойденным копиистом – дубликаты с полотен великих голландцев и итальянцев он писал так, словно его рукой водил автор гениального творения. Известен он был лишь узкому кругу поклонников и заинтересованных лиц, среди которых однажды появился и Рене Тапи. Когда парижский антиквар и отшельник Фонтенбло сошлись поближе, Рене узнал печальную историю Алана. Дальновидный и расчетливый, Рене стал заказывать у Алана копии, порой абсолютно ненужные. Потом начал поручать художнику реставрацию ценных картин, которые выставлял на аукцион или продавал богатым клиентам. Платил Рене щедро и со временем стал единственным постоянным заказчиком. Их отношения походили на приятельские, насколько позволяла разница в общественном положении. Пришло время, Рене рискнул – он предложил Алану не только написать копию известного полотна, но и состарить картину, сделать ее неотличимой от оригинала. Художник немало удивил антиквара, когда на его пространные объяснения, как и что надобно делать, улыбнулся: он все это знает, более того – у него имеются собственные технологии. Слегка засомневавшийся Рене незамедлительно привез в Фонтенбло пейзаж фламандской школы, старый холст. Попросив изготовить фальшивку за месяц, Рене через пару недель приехал навестить товарища и заодно посмотреть, как продвигается дело. Алан принес бутылочку вина, бокалы и скромненько предложил Рене взглянуть на почти готовую работу Антиквар был потрясен: он переводил взгляд с подлинника на копию и наоборот и так и не смог обнаружить подделку Когда же подошел поближе, то лишь по запаху свежей краски определил: это копия! Но и тут Алан уложил парижанина на обе лопатки: «Видишь ли, Рене, ты приехал слишком рано, и я не успел обработать картину до конца. После того как я это сделаю, ни один прибор, ни одно чудо техники не сумеют отличить старинную работу от сделанной сегодня».