Сами по себе - Сергей Болмат Страница 34

— Девчонки, пива хотите? — спросил он простуженным, заранее равнодушным голосом.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила Марина.

— А что так? — нахмурился парень.

— Отойди, — лениво вмешался телохранитель.

— Ты кому это сказал, бык?

Парень, как бы нехотя, ткнул себя пальцем в грудь, оборачиваясь к телохранителю.

— Мне?!

К ним подошел удовлетворенно улыбающийся Харин. В руке он держал пачку денег.

— Ну как, нравится? — спросил он, не обращая внимания на бритого парня. — Я выиграл. Хотите, научу на кого ставить нужно?

В этот момент из толпы послышались громкие гортанные крики на непонятном языке. Все обернулись в сторону загородки. Толпа расступилась. Два человека в спортивных костюмах и меховых шапках вывели из толпы мужчину с порезаннвым лицом. Другой мужчина кричал что-то ему вслед, держа в руке нож.

— А вы на балет ходили когда-нибудь? — спросила Марина.

Она оглядывалась по сторонам, стараясь отыскать бритого парня, который во время этой короткой суматохи куда-то бесследно исчез.

— Нет, — сказал Харин растерянно. Он сложил пачку пополам и сунул ее в карман брюк, — я бы с удовольствием сходил, честное слово. Не с кем.

Кореянка Хо слегка толкнула Марину локтем и показала глазами вниз. Бритый парень, упираясь ладонями в землю, нетвердо стоял на коленях около мешков, прямо у нее под ногами и озадаченно тряс головой.

Носком начищенного ботинка, жестом родителя, подталкивающего ребенку мячик, телохранитель аккуратно стукнул парня по руке и парень, проехавшись лицом по мешковине, окончательно упал на пол.

— А одному как-то неудобно, — виновато закончил Харин.

Секунду спустя, — потому что полтора часа, которые понадобились им, чтобы, перекусив по дороге в японском ресторане, доехать до оперного театра, купить билеты и выпить по бокалу шампанского в буфете перед началом «Жизели», это тоже была секунда, только большая, планетарная, — они уже сидели в креслах первого ряда мариинского партера. Марина плохо разбиралась и давно не была в балете и стук шагов по паркету сцены поначалу раздражал ее, однако необыкновенный свет, пудривший лица и плечи танцоров тончайшей матовой пылью, прозрачный многослойный пейзаж с небом, золотящимся позади неподвижных искусственных деревьев, изящество, с которым танцовщица смиренно склонялась перед принцем, оркестровая симфоническая повелительность, — все это быстро заворожило ее, почти как собачья грызня два часа тому назад, с той только разницей, что грубое и жестокое зрелище захватывало мгновенно и почти сразу же вызывало отвращение, тогда как танец, музыка, театр привлекали ее постепенно, как бы нехотя, как притягивает профана таинственный церковный обряд, с тем, чтобы поглотить впоследствии полностью, — и уже через пятнадцать минут после начала она, вместе с Кореянкой Хо, безвозвратно сбежавшей в раннем детстве из пятого класса Вагановского училища и побывавшей однажды на этой сцене в качестве девочки в толпе в «Чио-Чио-сан», наблюдала, не отрываясь, необъяснимо красноречивую трагедию танца. Харин тоже глядел на сцену во все глаза, поверяя иногда программкой житейский смысл всей этой красивой и загадочной суеты.

Как будто в ответ на осторожно-требовательное оркестровое вступление телефон в кармане у Харина внезапно и отчетливо прочирикал два раза начало соль-минорной симфонии Моцарта. Марина неподвижно застыла в кресле, Кореянка Хо едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Харин вытащил трубку из кармана и нажал на кнопку.

— Да убей ты его на хер, — сказал он после паузы негромко и внятно, — и его и всю эту кодлу еврейскую вместе с ним. Пока они сами яйца тебе не откусили. Я? — удивленно переспросил он и слегка пожал плечами. — Я ничего против не имею. Все, будь, я занят.

Он выключил телефон, спрятал его в карман и снова, как ни в чем не бывало, уставился на сцену. Подошедшая было билетерша постояла некоторое время в проходе, глядя на него, и вернулась обратно к дверям.

— Я не могу его совсем выключить, — объяснил он позже, в машине. — Если мне кто-то звонит на мобильный, значит им нужно именно сейчас со мной связаться, сию секунду, иначе они бы не стали звонить. Иначе они могли бы мне домой, на обычный телефон позвонить. Мобильный телефон с автоответчиком — это же бред, это же для школьниц, которые друг другу хвастаются, кто из пацанов им сколько назвонил.

— Как вам спектакль понравился? — светским тоном спросила Кореянка Хо, высыпая из пластмассовой коробочки на развернутую программку сушеные псилоцибиновые грибы.

Они ехали по ночному Невскому. В темноте, за дымчатыми стеклами сонно скользили огни витрин и реклам. В машине, в распахнутом зеркальном ящичке бара горел неяркий желтый свет.

— Я раньше тоже танцами занимался, — сказал Харин, — бальными, пока меня из школы не выгнали.

— За что? — спросила Марина.

— Хотите грибов? — спросила Харина Кореянка Хо.

Харин посмотрел на Марину и нерешительно взял из кучки крошечную черную арабскую букву.

— Завуча ножом ударил. А как они действуют? — поинтересовался он.

— Как бюро путешествий. Попробуйте, вам понравится.

Марина и Кореянка Хо синхронно положили в рот по горсточке грибов и запили их коньяком из больших пузатых рюмок.

— Берите больше, — предложила Кореянка Хо, протягивая Харину коробочку. Он высыпал себе на ладонь несколько щепоток из коробочки, подумал, посмотрел на затылки своих телохранителей, видневшиеся за стеклянной перегородкой, покосился на Марину и, как лошадь сахар, подобрал грибы губами с ладони. Он с хрустом пожевал, проглотил и выпил коньяку.

— Вкусно, — сказал он задумчиво.

— Вот скажите, вы какое искусство больше любите, — спросила Кореянка Хо, продолжая светскую беседу и одновременно пряча коробочку в рюкзак, — классическое или современное?

— Классическое, — ответил Харин.

— А я современное, — сказала Кореянка Хо.

В начале ночи, в туалете клуба собралось не меньше семидесяти девушек. Кое-кто из них переодевался, некоторые красились или чистили зубы над рукомойниками, перед просторными, освещенными сверху зеркалами. Некоторые целовались, прислонясь к дверцам кабинок, другие нюхали кокаин, насыпав его на крышки фенов или, закрывшись на минутку вдвоем в кабинке, покупали экстази. Одна девушка плакала, сидя на кафельном поребрике, другая стояла около входной двери и, не отрываясь, смотрела на лампу дневного света. Женщина лет тридцати рядом с Мариной поливала себе голову флюоресцентной розовой краской из распылителя. Проститутка в черном обтягивающем платье с широким золотым ремнем, бесконечно, как заведенная, покупала презервативы, бросая, одну за другой, монеты в автомат.

— Он влюбился в тебя, — сказала Кореянка Хо. — Маринка, почему в тебя все влюбляются, а меня все только как этот рассматривают, — как его? На который подавленное либидо направлено?