Немецкий детектив - Вернер Тельке Страница 34

* * *

Вначале комиссару Кребсу пришлось помочь Сабине с уроками. Только потом она позволила ему, и то в знак благодарности, нарисовать флюоресцентной краской несколько кругов в альбоме для рисования.

— Хорошо у вас получается, — признала Сабина.

— Я рад, что тебе нравится.

— Я люблю, когда кто-нибудь со мной занимается, — неожиданно серьезно сказала Сабина, — только у мамы для меня вечно нет времени.

Хелен Фоглер тем временем встала, вымыла лицо холодной водой, причесалась и надела простое платье. Теперь она выглядела приличной и привлекательной молодой матерью, живущей в нормальном ухоженном доме.

— Оставляю вас одних, — заявила Сабина, когда мать вошла в комнату, — а я пока нарисую что-нибудь для комиссара Кребса. Наверное, деревенский домик с садиком, с коровой и собачкой. — И она исчезла.

Хелен подсела к Кребсу.

— Поймите меня правильно. Я никогда не приводила домой никого из… из клиентов. Из-за Сабины.

— Я вас об этом не спрашиваю, — возразил Кребс.

— Неважно, я все равно думала о ваших словах. Вам нужно одно: чтобы я вам рассказала все подробности о человеке, напавшем на меня.

— Вы правы, мне хотелось бы этого.

— Но тем самым я дала бы вам в руки улики на человека, который способен на все. Могу себе представить: вначале меня допрашивают в полиции, потом я — свидетель в суде… Это уничтожит меня, и Сабине тоже ничего хорошего не сулит. Или считаете, я не права?

— Нет, так я не думаю, — возразил Кребс. — Но могу обещать вам: мы сделаем все, чтобы этот человек не причинил вам вреда.

Она задумчиво взглянула на него.

— Но я-то смотрю вперед. Я обвиню этого человека, он попадет вначале к вам в руки, потом в суд и, вероятно, будет осужден. Но через некоторое время он снова выйдет на свободу — и сведет со мной счеты.

— Не исключаю, — открыто признал Кребс, — однако…

— Поймите, — тактично, но решительно перебила Хелен, — мы с дочерью хотим жить спокойно. И ничего больше мне не надо.

* * *

По воскресеньям во второй половине дня редакторы всех мюнхенских газет являлись на работу, чтобы готовить номер на понедельник.

Оба завзятых конкурента — и «Мюнхенский утренний курьер», и «Мюнхенские вечерние вести» — все место на первой полосе отдали некрологам Хорстману.

В «Мюнхенском утреннем курьере» Тириш распорядился подготовить прочувствованную статью, пестревшую оборотами вроде «невосполнимая утрата», «глубочайшее сочувствие», «безмерная печаль», «прискорбное несчастье».

— Этим заняться должен Лотар, такое по его части! Петер Вардайнер думал так же. В статье следовало высоко

оценить журналистский талант Хорстмана, упомянуть о развитом чувстве долга и поставить вопрос, не стал ли он жертвой сил, которым его принципиальность стала поперек горла.

— Этим пусть займется Фюрст — и с чувством!

* * *

После обеда комиссар Циммерман сделал еще одну попытку найти с сыном общий язык.

— Значит, ты думаешь, отец тебя совсем не понимает?

— Нет, — сказал Манфред, — ты полицейский бюрократ и не в состоянии понять думающих иначе.

— Не хочешь все-таки еще разок попробовать? — примирительно спросил Циммерман.

— К чему? — воскликнул Манфред. — Мы слишком разные люди. Ты консерватор и диктатор, я за свободу и прогресс.

И тут Манфред встал и удалился. Циммерман вдруг почувствовал страшную усталость, его клонило в сон.

— Прилягу на часок…

— Вот так всегда. Я тебя вижу, только когда тебе надо поесть и выспаться, — заметила жена. — Тебе не кажется, что для семьи этого недостаточно?

Но Циммерман уже заснул. Он буквально рухнул на диван и спал как убитый. Жена успела вымыть и убрать посуду, и тут в дверь позвонила Ханнелора Дрейер, приехавшая в служебной машине за шефом.

Уже в машине Циммерман решил, что Дрейер будет сопровождать его к Хельге Хорстман, которую он уже предупредил по телефону.

Вдова вышла к ним в легком облегающем брючном костюме. Ханнелору Дрейер она решительно не замечала.

— Почему вы не пришли один? — спросила она с многозначительной и многообещающей улыбкой. — Мы чувствовали бы себя гораздо свободнее.

— Вот именно поэтому я хотел уберечь себя и вас от напрасной траты сил, — спокойно пояснил Циммерман.

Проигнорировав жест, приглашавший его сесть рядом с хозяйкой на диван, Циммерман опустился в кресло. Дрейер осталась в дверях, стараясь казаться незаметной, но Циммерман был уверен, что она ничего не упустит.

— Я рад, — комиссар внимательно оглядел Хельгу, — что вы так быстро примирились со смертью супруга. Выглядите вы отлично.

— А для чего мне прикидываться? — с улыбкой заявила она. — Вы же прекрасно понимаете, убитая горем вдова из меня не получится. Разумеется, Хорстмана мне жалко. Но мужем он мне уже давно не был, и сегодня я чувствую себя совершенно свободно.

— Так что мы можем совершенно свободно поговорить о тех полутора часах вашего отсутствия на балу.

— Мне это не интересно, — решительно заявила она. — Вам нужно — сами и разбирайтесь.

Сжав зубы, комиссар спросил:

— Могу я осмотреть вещи вашего покойного мужа, его одежду, книги, бумаги?

— Не можете, комиссар, пока не обзаведетесь ордером на обыск. А его у вас нет, — с нескрываемой язвительностью заявила Хельга. — Мне очень жаль, но ничем не могу помочь.

— Тогда позвольте сообщить вам кое-что, о чем вы, видимо, не знаете. Если вы будете укрывать от следственных органов улики, которые могли бы помочь раскрытию преступления, то совершите уголовно наказуемый поступок. Это относится и к сокрытию необходимых документов.

— Если я правильно поняла, вы собираетесь прийти снова, — констатировала Хельга. — Только приходите один.

И поскорее, ладно? Сегодня у меня уйма свободного времени. Ведь я не смогу воспользоваться приглашением на Бал наций. Для опечаленной вдовы это неприлично. А люди нынче не так терпимы, как полицейское начальство.

* * *

Разговор комиссара Циммермана с ассистентом Дрейер в служебной машине после визита к Хельге Хорстман:

Циммерман: Есть что-то новое?

Дрейер: Я только убедилась, что моя оценка верна. Фрау Хорстман, по-моему, существо весьма ограниченное. Нет, не то чтобы ей недостает интеллигентности, но явно не хватает сил держать себя в руках, и часто она поступает спонтанно, по настроению.

Циммерман: Я бы сказал иначе. Эта дама — явная нимфоманка, которой пора бы обратиться к врачу, скорее всего — к психиатру. Ведь иногда трудно провести грань между необузданной чувственностью и уголовно наказуемыми деяниями. Но, чтобы было ясно, я не подозреваю ее в соучастии в убийстве мужа, хотя и не вижу алиби на те полтора часа. По-моему, она использовала это время, чтоб развлечься по-своему.