Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий Страница 34

В общем, это то, что дает средства на хлеб насущный. И с этого можно жить. Потихоньку, понемногу, без ажиотажа, без фанфар и без особого шика. Жить и продолжать выходы «в большой мрак», как в шутку называет Леший подземелья. А если только и думать, что о библиотеке Грозного… С голоду ноги протянешь, в общем. Такая диалектика.

– А где ты вообще про эти глупости наслушался? – угрюмо спросил Леший. – На политинформации в райотделе?

– Я, между прочим, на юридическом учусь, – сквозь зубы процедил сержант. – И книжки читать люблю…

Странный мент. Не такой, как все остальные. Более правильный, сразу видно. Но для него этот поход – так, эпизод, очередное испытание самого себя. И библиотека – не хрустальная недостижимая мечта, а сухой исторический факт. А для него, Лешего, – это жизнь!

Вот идет он сейчас, Леший, через дренажную трубу где-то под Кутузовским проспектом, давит ногами дерьмо, вспоминает ту Хореву замуровку (а может, она никакая не Хорева?) и под ложечкой у него сосет. И в голове опять тот же самый вопрос: а вдруг там что-то есть? Вдруг это как раз тот самый единственный счастливый диггерский случай (тайник Гиревичей в расчет не берем)?

Надо будет вернуться. Потом. Есть вопросы – будут и ответы.

* * *

– Ну а крысы? Я же сам читал: величиной с собаку…

– Собаки разные бывают, – уклончиво отвечал Леший.

Перед очередной развилкой он чиркнул по стене маркером и повернул направо.

– Нет, пекинесы там всякие и чихуа не в счет, смысл тогда про все это писать? – не успокаивался милиционер.

Им и положено быть приставучими. Но этот парень вызывал у Лешего симпатию. Хотя он избегал проявлять чувства к незнакомым людям. Да и к знакомым тоже. И избегал давать посторонним конкретную информацию.

– Это же…

– Вот и я говорю, – согласился Леший. – Смысл.

Фонарь сержанта болезненно замигал, и он постучал по нему ладонью.

– Уж не думал, что диггеры такие скептики, – произнес он минуту спустя.

Леший промолчал.

– Так что, точно ничего такого нет – ни крыс, ни пауков, ни тараканов с ладонь?

– Ладонь тоже бывает разная, – сказал Леший. – У малыша трехмесячного, к примеру, своя ладонь. У меня своя. И то и другое – ладонь.

Он остановился и сделал знак: тихо. Постояли, послушали. Пошли дальше.

– Я видел тараканов в промоинах под Дмитровкой, – сказал Леший. – Стеклянные, у них все кишки светятся. Где-то со спичечный коробок размером. Можно так сказать. А можно сказать – с ладошку грудного младенца. А можно сказать просто – с ладонь. У карлика какого-нибудь ведь ладонь, а не ладошка, верно? Но это уже зависит от рассказчика.

При слове «карлик» в его мозгу просигналила какая-то лампочка – то ли отголоски недавнего сна, то ли что-то еще. Узнавание какое-то, типа того, с Хоревой замуровкой. Правда, ухватить, в чем суть, Леший не успел.

– Но ведь ты не станешь спорить, здесь полно всякой дряни, радиация там, газы, никудышная экология… – не сдавался сержант. – Ну неужели…

– Тихо! Прижмись! – рявкнул вдруг Леший.

Впереди раздался шум. Натренированное ухо диггера сразу уловило его, он инстинктивно втиснулся в стену. Посторонний звук в тоннеле – опасность. Сержант среагировал не так быстро, и камень, вылетевший из темноты, попал ему в плечо. Удар был не очень сильный, но от неожиданности милиционер потерял равновесие и упал в грязь.

– Ни хера себе…

Луч фонаря Лешего выхватил на миг какой-то приземистый раскоряченный силуэт впереди, который тут же нырнул в тень. Леший выхватил из сумки гвоздодер. Сержант уже вскочил на ноги и, матерясь полушепотом, обшаривал комбинезон, пытаясь найти то ли пистолет, то ли дубинку, то ли комплект наручников.

– Заткнись, – сквозь зубы процедил Леший.

На поверхности шел дождь. Шум воды под ногами стал громче, в нем появились неспокойные клокочущие нотки. Леший на секунду прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и включить то, что по-русски называется «чувствовать жопой».

– Что это было? – прошептал сержант.

Леший поправил наголовник с фонарем и молча двинулся вперед.

– Я видел… Ебсель!.. Это что за уебище такое, а? Бляха, бляха, ни хрена себе, уебище! Ты видел тоже, да? Уе-о…

Сержант посеменил было следом, но тут вдруг остановился и с шумом втянул в себя воздух.

– Не, слушай, это ж паук, точно! Паук! Охрененный! Он по-паучиному так бегает, и быстро, быстро так! Ебсель, ебсель… А как же мы?

– Никак, – сказал ему Леший. – Хочешь, иди. Не хочешь, оставайся здесь. Жди своих эмчеэсников.

– Нет уж, спасибо! Что-то мне здесь не нравится. Пошли дальше.

Сержант вспомнил вдруг про свою рацию, принялся трясти ее на ходу и дуть в микрофон. Но от такого дутья еще ни один прибор не включился.

Впереди тоннель сворачивал на двадцать градусов. Здесь, затаившись за углом, и поджидал их неизвестный доброжелатель. Подсвечивая двумя фонарями, Леший внимательно осмотрел пол и стены. Среди мусора лежала, дергая лапой, подыхающая крыса. Обычная крыса, без аномалий. Только голова ее была оторвана и валялась в стороне, тараща в темноту остекленевшие глазки-бусинки. Рядом на стене расплывалось бесформенное темное пятно.

Сержант плюнул, стараясь попасть в крысиную голову.

– И что скажешь?

– Думаю, кто-то оторвал крысе голову, – сказал Леший. – А потом увидел нас и бросил камнем. Логично, по-моему. И нечего здесь думать. Нам сопляков этих еще отыскать надо.

– Но я же видел, он раскоряченный такой, на лапах… В два раза ниже нас с тобой… Кто это был?

– Паук, ясное дело, – бросил Леший. – Охрененный паук.

Он посветил на свои часы и ускорил шаг. Сержант громко сопел чуть позади, стараясь не отставать. Было около девяти, а у Лешего на этот день имелись свои планы.

– Пауки не умеют бросаться камнями, – сказал он некоторое время спустя. – И ссать на стены не умеют.

– Может, урод какой-нибудь? – поразмыслив, выдал другую версию сержант. – Типа карлика…

Опять карлик. Маленький, страшненький, детские ладошки, легонький, как перышко, проворный… Вот-вот. Что-то здесь было.

– Но ведь у него света не было, – перебил его мысли сержант. – Он без света ходил, верно? Как же он видел?

* * *

Шила дышал так, будто собирался отдать концы. Он сидел, уткнув голову в колени, говорил тихо и бессвязно. Ни удивления, ни радости в его голосе не было. Все по барабану.

Это называлось «катакомбная болезнь» – когда человек долгое время без воздуха и света, а усталость и судороги в ногах доводят до исступления.

– Шилов я. Шилов… Юрфак, первый курс, четвертая группа… – пробормотал он, когда Леший принялся его тормошить за плечо.