Окончательная реальность - Вильгельм Зон Страница 34

Невский проспект был залит солнцем. В это раннее утро никого не удивила бы мысль, что покровитель искусств Аполлон, столь почитаемый в городе, и бог солнца Гелиос – одно и то же лицо. Как и когда произошло это отождествление, мне неизвестно. Очевидно, однако, что задолго до строительства Петербурга, хотя именно здесь, и в этом нет сомнений, солнечный свет самый прекрасный в мире.

Я приехал в Питер по наводке Боббера. Мент сдержал слово. Накануне отъезда портье передал мне пришедший по почте пакет с подробным отчетом о Моложавенко. Мой участковый не поленился и съездил в Ростов, где побеседовал с журналистом. Моложавенко подтвердил, что лично видел сундук с бумагами, хранившийся в одной из петербургских квартир. По его мнению, бумаги эти действительно могли являться рукописями романа, но серьезно разбираться с архивом у него возможности не было. Хранительница сундука показала всего несколько документов, но наотрез отказалась предоставить для ознакомления тетради. Внятных ответов, почему нельзя заглянуть в них, он не получил, зато получил ряд сведений о Крюкове – покойном хозяине сундука.

* * *

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа области Войска Донского. Сын атамана, учился вместе с Филиппом Мироновым, будущим командармом 2-й конной армии, с Александром Поповым, впоследствии Серафимовичем (известным советским писателем) и, кроме того, с Петром Громославским, будущим тестем Михаила Шолохова.

К 1960-м годам читателям стало почти неизвестно имя Федора Крюкова, впрочем, потихоньку забывалось и имя Шолохова.

Между тем Крюкова можно считать одним из крупнейших донских литераторов дореволюционного времени. Когда-то российская критика называла его не иначе как «Глебом Успенским донского казачества».

Крюков рано начал писать. Кое-что опубликовали в «Петербургской газете». В 1893-м в «Русском богатстве» появилась повесть «Казаки». С тех пор почти четверть века в журнале печатались его рассказы, повести, очерки.

С начала 1912 года крюковских публикаций становится все меньше. По словам Моложавенко, это свидетельствует о том, что писатель приступает к работе над «крупной вещью».

Август 1914-го. Война. Кажется, в качестве помощника думского уполномоченного при санитарном отряде Красного Креста Крюков оказывается на Турецком фронте, затем с тем же отрядом в Галиции. События 17-го застают его на Дону.

К июню 1918-го Крюковым приняты все необходимые решения – он на стороне восставших против советской власти казаков. Контужен, а в августе избран в члены Войскового круга Всевеликого войска Донского.

Среди немногих бумаг, которые все же видел Моложавенко, он запомнил письмо Крюкова кому-то из петербургских друзей. Среди прочего там было написано: «…Чувствую, соскучился по литературе. Материалом переполнен до чрезвычайности. Попробую засесть».

Историю гибели писателя Моложавенко не знал, знал только, что умер он в 1920-м, рукописи попали к друзьям, а потом к старушке-хранительнице, которая, кажется, была племянницей кого-то из его закадычных товарищей.

Боббер писал, что о пропаже сундука и хранительницы Моложавенко ничего не знает, и он, Боббер, уверен, что это действительно так. Поэтому, по-военному докладывал милиционер, было принято решение самостоятельно, по профессиональным каналам навести справки. В результате удалось выйти на местного, питерского, участкового, обслуживавшего адрес старухи (ул. Гоголя, дом 21) в те годы. Участковый, вышедший на пенсию в начале 70-х, согласился напрячь память и готов предоставить ряд необходимых сведений за разумную плату. В связи с этим Боббер рекомендовал выехать в Санкт-Петербург и поговорить с господином Варфоломеевым-Коробейниковым, бывшим участковым, который изъявил готовность встретиться по адресу своего фактического проживания, а именно: проезд Эврилоха, дом 16, кв. 5.