На все четыре стороны - Елена Арсеньева Страница 34

Только сейчас, только в эту минуту я вспомнила о нашихподругах по несчастью, которых мы оставляли на милость палачей. Вспомнила — иневольно вцепилась в плечо Малгожаты.

Почувствовала в темноте, как она обернулась, увидела совсемрядом тревожный блеск ее глаз и шепнула:

— А другие?!

Ее волосы зашелестели по грубой ткани пыльника — я поняла,что Малгожата покачала головой. Ее шепот был почти неслышен, но я поняла каждоеслово:

— Ничего не выйдет! Столько женщин — незаметно? Невозможно!Поднимется шум. А Тимофеева? Да она нарочно станет кричать, звать охрану. Онанас выдаст и погубит всех! И офицеров тоже. Ты этого хочешь? Нет? Тогда идем!Пора! Или остаешься?

Я тоже молча покачала головой в темноте и увидела, чтодверная щель сделалась чуть шире — Малгожата сильнее толкнула толстую, тяжелуюстворку.

«Не отворяй больше — их разбудит свет!» — чуть не крикнулая, но в это время Малгожата, которая, конечно, обладала даром читать чужиемысли, перестала толкать дверь и ужом выскользнула в узехонькую щель.

— Швыдче! — донесся до меня ее шепот.

И я тоже ввинтилась в щель, которая была даже для меня,очень худой и плоской, тесновата, а уж как в нее умудрилась проскользнутьфигуристая Малгожата, я до сих пор понять не могу. Ну что ж, не зря говорятфранцузы: «Le diable aide!» [11].

Дверь за моей спиной бесшумно затворилась, но я какое-томгновение стояла зажмурясь — так внезапен оказался выход из кромешной тьмы насвет. Малгожата схватила меня за руку и потянула, я открыла глаза и увиделарядом коридорного надзирателя — того самого, который приносил ужин. Это былнизкорослый и необычайно широкоплечий человек с яркими голубыми глазами, но,поскольку у него были низкий лоб и не правильные черты, глаза еще большеусугубляли его уродство. Он взглянул на меня только мельком, досадливо, будтона помеху, которую принужден терпеть, и на бегу схватил руку Малгожаты, поднеск губам… Каждое движение его выражало обожание и покорность, и даже я, невиннаядевица, которая была влюблена впервые в жизни, да и то — в человека, которыйнаходился далеко от меня, надежд на встречу с которым было мало, а точнее,никаких (к тому же он никогда не делал мне никаких авансов, между нами былотолько несколько слов и взглядов да тот час, который мы провели бок о бок,трясясь от холода и страха в склепе семьи Муратовых, молча, боясь лишнегомолвить и почти не веря в удачу), словом, даже я, мало что понимающая в любвифизической, ощутила жар желания, который исходил от этого невзрачного человекаи был направлен на Малгожату. Он еле сдерживался, чтобы не схватить ее вобъятия, однако она бросила строгий взгляд, качнула головой — и обуянныйстрастью поклонник вмиг превратился в безропотного раба.

— Сюда! — тихо бросил он, останавливаясь перед тяжелойдверью, и потянул ее на себя. Она открылась без всяких ключей, и я поняла, чтои здесь коридорным надзирателем во время раздачи ужина был проделан тот жефокус, что и с нашей камерой.

Вот так дела! Значит, нынче вечером и ночью целых две камерыбыли открыты, а заключенные об этом даже не подозревали!

Ну, и подозревали бы, ну, даже и знали бы — и что бы онимогли сделать?!

* * *

— А теперь — милонга! — закричал хозяин дома, которого, какнедавно узнала Алена, звали Терри Руаль.

Все вокруг радостно закричали, захлопали… Через Мгновениезаиграла быстрая музыка — не то что-то бразильское, не то негритянское. Несамба, не ча-ча-ча, не джайв.., что-то незнакомое.

«Сальса, что ли? — мрачно подумала Алена. — Нет, не сальса…»

Пары выходили в круг и становились в довольно страннуюстойку: прижавшись друг к дружке плечами и далеко отставив ноги, так, чтополучалась как бы пирамидка. Это была стойка аргентинского танго, однако танготанцуется как танго, довольно медленно, тут же танцоры двигались в такт музыкес невообразимой, как показалось Алене, быстротой. Тела их оставалисьнеподвижны, а ноги выделывали… Ну просто что-то немыслимое!

— Что это такое? — воскликнула Алена изумленно, и стоящаярядом Марина ответила:

— Милонга. Такой танец. Говорят, милонга — предшественницааргентинского танго. Париж помешался на милонге, разве вы не знаете? Такназывается и танец, и сама вечеринка, где танцуют милонгу. И даже помещение,где проходит вечеринка-милонга. Ее танцуют и быстро, и медленно, это самаямодная фишка. Даже сальсу потеснила. Свинг, твист и милонга — вот гвоздики, накоторых сейчас держатся все les soirees de danse, танцевальные вечеринки.

— Вы что, посещаете танцевальные вечеринки? — удивиласьАлена.

— Очень редко, — вздохнула Марина. — И, как правило,подпираю стеночку. Потому что из всех танцев знаю только вальс. А Морис вообщепрезирает танцы. Он говорит, что еще мальчиком видел, как Сильви бацала твист,и это на всю жизнь породило в нем отвращение к времяпрепровождению такого рода.

— А я обожаю танцевать, — вздохнула Алена. — Но вот такуюштуку…

— Разрешите вас пригласить, мадам? — послышался за спинойзнакомый голос, и вся стена светской сдержанности и невозмутимости, которуювозводила вокруг себя Алена вот уже как минимум полчаса, с тех самых пор, каквернулась со зловещей виллы, рассыпалась не то что по кирпичикам, но вообще впыль. У нее руки затряслись и голос пропал, она хотела сказать «нет» (вот таквот просто — нет, без всяких обязательных пардонов и реверансов), но губы ей неповиновались. Габриэль, видимо, был человек не слишком-то далекий: когда-тослышал, что молчание — знак согласия, ну и принял оцепенение Алены за самоеявное согласие. Не успела она моргнуть, как он вытащил ее в круг танцующих. Неуспела вздохнуть, как закинул ее левую руку себе на шею, не успела охнуть —правой обхватил под лопатками, стиснул ее правую ладонь в своей левой ипробормотал:

— Значит, так: простейший шаг милонги — левая нога назад вдиагональ, правая назад в диагональ, левой влево, правую приставить. Начали!

И у Алены окончательно сперло дыхание, когда Габриэль,крепко прижавшись щекой к ее щеке, начал двигаться, напирая на нее всемкорпусом, вынуждая двигаться и партнершу, и ноги ее сами собой пошли, пошли..,левая, правая, левая, приставка, левая, правая, левая, приставка…

«Ой, коленка!» — успела она подумать, но потом забыла и проболь, и про коленку, и про все на свете, кроме музыки и движения.