Тайна серебряной вазы - Елена Басманова Страница 34

– Благодарствуйте, люди добрые, – ответил иеромонах с лицемерным смирением, – буду молиться за ваше здравие.

В этот момент в комнату вошли два монаха.

– Отец Амвросий, вы нас звали? – спросил один.

– Да, братья мои, спасибо, что пришли. – Иеромонах повернулся к Пановскому: – Мы можем продолжить наш разговор. Спрашивайте.

Пановский с сомнением осмотрел монаха Иакова и монаха Анемподиста. Не совсем чтоб уж дряхлые, но все-таки довольно слабые на вид старички, сухонькие, бледные, седые поредевшие бородки, один – совсем лысый, другой – с жидкими седыми патлами, торчащими над оттопыренными ушами.

– Присматриваете ли вы, друзья мои, за безымянными захоронениями?

– Да, если такова бывает воля отца Амвросия.

– На каких кладбищах?

– И на Смоленском, и на Волковом...

– Куда отправлял вас отец Амвросий в последний раз?

– На Волкове кладбище, там есть несколько захоронений, которые никем не призреваются. Вот мы и обихаживаем их. Особенно весной и осенью. После Покрова там делать нечего. Бог их обихаживает светлым своим снежком, чтоб земля была пухом несчастным. – Монах перекрестился и замолчал.

– Хорошо, хорошо, больше у меня вопросов к вам нет, – поспешно сказал Пановский, убедившийся в том, что оба никак не подходят под описание, данное кладбищенским смотрителем.

– Идите, братья, с миром, – отпустил их Амвросий, они поклонились и вышли из кельи иеромонаха.

– Отец Амвросий, – вновь обратился к несимпатичному иеромонаху Пановский после паузы, – как часто ваши подопечные покидают территорию подворья?

– Без крайней необходимости не покидают.

– Бывают ли случаи самовольных отлучек с подворья?

– Нет, Бог миловал, братия у нас подобралась добронравная, усердная в служении, без всякого баловства и дерзости. Да и жизнь у нас весьма трудная, каждый кусок хлеба потом достается, баловаться некогда.

Пановский, обводя взглядом стены и почти уже не слушая отца Амвросия, вдруг подумал, что пропавшая икона из особняка князя Ордынского могла бы оказаться и в каком-нибудь храме или хоть вот на подворье. В келье иеромонаха икон вон какое множество. Пановский приблизился к одной из них – постоял с минуту, качаясь на каблуках сапог, потом подошел ко второй – она была темная, ее Пановский не стал рассматривать.

– Скажите, отец Амвросий, – поинтересовался Пановский как бы вскользь, возвращаясь к большому столу, – а принимаете ли вы в дар иконы?

– Принимаем, если кто-то приносит в дар. Вот, как, например, образ святого Николая в дорогой ризе, – он указал перстом в правый угол, – его пожертвовал еще к освящению нашей часовни купец Полежаев.

– Имеются ли и другие?

– Да, в часовне есть несколько, правда, все они очень скромные, от небогатых людей в дар получены.

Пановский с сомнением искоса глянул на иеромонаха, опершегося ладонью о столешницу, – неужели устал? А с виду очень, очень крепкий. Может, недуг какой точит, ведь и святые отцы земным испытаниям подвержены и болезням. Или не случайно побледнел Амвросий?

– Отец Амвросий, – голос Пановского стал вкрадчивым, – а каким образом вы проверяете, не краденая ли подаренная икона?

Иеромонах закашлялся, согнувшись и почти отвернувшись от гостей. Потом справился с приступом, выпрямился и ответил, глядя «Эрямо в глаза Пановскому: ,, – Каждая икона сама о себе все говорит До последнего слова, скрыть ничего не может.

Перед краденой иконой и свечи гаснут. Ее долго отмаливать надо.

– Простите, отец, если я вас невольно обидел, – Пановский пытался говорить как можно дружелюбнее. – Мы отняли у вас много времени. Благословите нас, грешных.

Иеромонах перекрестил Пановского и его агента:

– Ступайте с миром, да хранит вас Бог.

Пановский и агент поклонились иеромонаху и вышли за дверь. Там их уже поджидал монах, который и привел их сюда. Он проводил гостей во двор, где подручный шефа сверхсекретного бюро давно все выяснил у послушника и теперь стоял у ворот, поглядывая с нетерпением на улицу.

Выйдя из подворья, Пановский остановился и с удовольствием втянул в себя свежий морозный воздух. Только здесь, на улице, Пановский понял, как тревожил его во время беседы устоявшийся густой запах ладана, елея, воска в келье иеромонаха. Оба его агента закурили.

– Заходил ли кто-нибудь на подворье? – взглянул острыми серыми глазками Пановский на промерзнувшего агента.

– Никак нет, – ответил тот и просительно добавил: – Не заглянуть ли нам в трактирчик – страсть как согреться изнутри хочется, околел от холода.

– А что этот детина с колуном тебе интересного рассказал? – не обращая внимания на просьбу своего подчиненного, продолжал допрашивать Пановский.

– Ничего не знает, говорит, никого не помнит. Дурачком прикидывается. А может, и впрямь не до подворья ему еще. Все норовил мне про свою зазнобу рассказывать, за другого пошла, а он с горя сюда подался.

– Ладно, хватит брехать, – оборвал его шеф. – Идите загляните в трактир. Но не надолго. Потом один останется здесь – приглядывать за посетителями подворья, другой отправится на извозный двор Макарова, на Васильевском. Надо побеседовать с извозчиком номер 2126. Выяснить, где живет барышня, которую он вчера от особняка князя Ордынского отвозил домой. Все.

Он кликнул проезжавшего извозчика, вскочил в коляску и вскоре уже ехал по Невскому проспекту, шумному, многолюдному, живущему своей обычной жизнью, не знающему, какая катастрофа ждет его и все государство российское, если он, Пановский, не найдет того, что ищет. А ведь сегодня он должен послать шифрованный доклад Государю в Крым. Как ему доложить, что дело, сначала так удачно двигавшееся, давшее блестящие результаты за несколько месяцев работы, вдруг застопорилось, завертелось на месте – не сдвинуть, не прихлопнуть?

Все, буквально все ниточки ускользают из рук, как только пытаешься за них ухватиться. Вот и этот иеромонах Амвросий с подворья Благозерского монастыря. Не то странно, что он явно что-то недоговаривал, был явно настороже. А странно, что он даже не поинтересовался полномочиями гостя, не спросил его, Пановского, имени. Что это – монашеское смирение или слишком хорошая осведомленность?