Выдержка - Наталья Андреева Страница 34

— Я все это забираю, — небрежно сказал я.

И сгреб фотографии в полиэтиленовый пакет. Потом направился в закуток, где Сгорбыш занимался фотопечатью. Львиную долю работы он делал на дому, но и здесь кое-что имелось. Цифровые фотографии я предпочитал обрабатывать лично и у себя дома. Поэтому компьютер даже не включил: там не было ничего интересного. Меня интересовали негативы, которые имелись у Сгорбыша. К моему удивлению, студию не тронули. Они сюда не добрались. Охрана, что ли, помешала? Ай да тетя Клава! Я ее недооценил. Думал, сидит на вахте для проформы. А она завернула профессионалов! Силами одной боевой единицы женского пола. Либо они были уверены: негативов здесь нет. Тех, которые их, собственно, и интересуют. Кого «их», я пока не знал. Мне уже казалось, что это тайная организация. Подпольный синдикат. Воображение рисовало картины пыток, перевозку наркотиков и даже работорговлю.

Тут я заметил, что на полке лежит паспорт. Российский паспорт, в полосатых корочках, облагороженных гербом. Я взял его в руки и почувствовал, что они задрожали. «Спокойно-спокойно-спокойно…» Это был паспорт Павла Сгорбыша. Машинально я начал его листать. Сгорбыш Павел Александрович. Место рождения, дата рождения. Все так, как он и говорил. Все сходится. Семейное положение: чисто. Дети: чисто. Загранпаспорт не выдавался. Сгорбышу это больше не нужно. А мне зачем? Вроде бы паспорт обменивается на свидетельство о смерти. Но зачем мне свидетельство о его смерти? Кто я ему? Наследство Сгорбыша меня не интересует. Разве что сделанные им фотографии, но их я получу и без справки о смерти. Тем не менее я машинально сунул паспорт в карман пиджака. Потом выгреб все, что было на полках: фотографии, негативы. Материал надо разобрать и рассортировать. Длинношеее висел в дверях и следил за моими действиями не отрываясь.

— Ну, что смотришь? — уже вполне миролюбиво спросил я.

— Зачем тебе это?

— Что — это?

— Ну, эта работа. У тебя же полно денег!

— Кому ты сказал?

— О тебе? Да, собственно, никому.

— Ты сказал: никто не поверил. Сгорбыш знал?

— Знал, — неожиданно ответил Длинношеее.

Я оторопел. Я-то думал, что переиграл его! Что Павел Сгорбыш находится в неведении! Оказывается, он был в курсе. Но ведь Сгорбыш ни разу не дал мне понять, что знает о том, кто такой Леонид Петровский! Кто кого, спрашивается, переиграл?

— И давно он знал?

— Мы говорили об этом дня за два до того, как он запил, — пояснил Длинношеее.

— В первый раз или во второй?

— Не понял?

— За два дня до его исчезновения?

— Исчезновения?

— Ну, увольнения, — начал раздражаться я.

— Да, — кивнул Длинношеее.

— Что это был за разговор? Он с тобой разве общался? Мне казалось, сторонился. Папаша Горб наушников терпеть не мог.

— А я и не с ним говорил, — обиделось Длинношеее. — Объяснял нашей секретарше, что ее шансы равны нулю.

— Зачем объяснял?

— Ну, это… — он замялся.

— Она тебе нравится?

— Да.

— А ей нравлюсь я. Понятно.

Я кивнул. Ситуация прояснялась.

— И что сказала секретарша?

— Я ж говорю: не поверила. Сказала: «Чего у нас в редакции делать сынку миллионера с Рублевки?» В этом время подошел Горб и буркнул: «Хватит трепаться». Потом выпихнул меня за дверь и велел об этом не распространяться.

— С какой стати он меня защищал?

— Не знаю. Но я решил с ним не связываться.

— Это правильно. Связываться с нами не надо. — Я машинально погладил полу пиджака, за которой лежал конверт. — Мы люди опасные.

Итак, Сгорбыш знал, что пари было липовое. Не потому ли он запил? Узнал, и… сорвался? Что называется, не смог пережить, что его провели, как мальчишку. Но почему же мне ничего не сказал? Мол, сынок, ты мерзавец. Лгун, каких мало. Обманщик. А он просто перестал со мной разговаривать. Вот тебе и причина! Но кто ему сказал? Да мало ли! Опомнись, Лео! Та же «девочка», с которой ты сегодня столкнулся в студии. Москва — большая деревня. Случайная встреча, у него на столе, в работе, твои снимки, портфолио. «А вы знаете, кто это? Это же…» И понеслась! Разумеется, он перестал со мной разговаривать. Я бы на его месте поступил точно так же.

— Ты вот что, — сказал я Длинношеему. — Раз мы люди опасные, ты бы, парень, поостерегся.

— В каком это смысле?

— Поезжай домой и сиди тихо. Охрану я к тебе приставить не могу. У меня пока нет доказательств.

— Доказательств чего? — Он жадно вытянул шею.

— Меньше знаешь, спокойнее спишь. Тебе бы уехать. Из Москвы. Бабушка есть?

— Есть.

— Вот к бабушке.

— Она в Америке.

— Тем более.

— А как же работа?

— Она тебе дороже жизни? Короче, я тебя предупредил. Ты отдаешь мне все, что выкрал у Сгорбыша, все без исключения материалы, и уезжаешь.

— Но я не хочу, — запротестовал он.

— Парень, ты не слышал? Уезжай из города.

— Да что случилось-то?

— Он глухой, точно! А я думал — дурак. Короче: где встречаемся?

— У меня есть еще одна бабушка.

— Я так и думал.

— Она живет на границе Тверской и Московской областей.

— Америка лучше.

— Почему?

— Потому что дальше. Ладно. Визу тебе так быстро не получить, поэтому завтра уезжаешь в Тверскую область. Лето в деревне — что может быть лучше? Сиди там до сентября. Машина есть?

— Да, — важно кивнул он.

— «Мерседес»? Или «Бентли»?

— Не все же такие крутые, как ты. «Ока».

— Отлично!

Я с трудом представлял себе, как в этом спичечном коробке помещается его жирафья шея, но обрадовался. Потому что придумал план:

— Мы встречается за городом. На тридцатом километре Рижского шоссе.

— Почему на тридцатом?

— А черт его знает! Да потому что мне тридцать, черт возьми! На удачу! Можешь назвать другое число.

— Мне все равно.

— Аналогично. Значит, на тридцатом. Ты отработаешь сегодняшний день, как положено. Чтобы не вызвать подозрений. Вечером придешь домой и соберешь все, что у тебя есть. Все материалы. И свои вещи. Выезжаешь утром. Главному позвонишь, когда начнется рабочий день. Бабушка, мол, плохо себя чувствует, оформите за свой счет.

— Бабушку?

— Отпуск. Не тупи! Встанешь в семь, часа через полтора будешь на месте.

— Почему в семь?