Конец света в Бреслау - Марек Краевский Страница 34

«Сексуальные вкусы и возможные отклонения: бисексуальность, переодевание в куртизанку, украшения на голом теле, длительные ласки перед соитием».

На столе стоял огромный патефон с пластиной. Игла патефона завихлялась с треском. Девушка сидела с раскинутыми руками и ногами на диване. Ее голова была почти отрезана, а затылок опирался на хрупких лопатках. В глазницах пролились бурые сгустки крови. Черная полоса крови покрыла липким слоем глаза, прилипала к вискам и узкими ручьями окружила прижатые уши. Эта ужасная повязка не давала идентифицировать.

— Штыком отрубил ей голову и выколол глаза, — сказал Лазариус и начал более углубленное исследование. — Она была венерически больна. Перед смертью не имела сношений. Нет следов проникновения.

«Перенесенные и текущие заболевания: не знаю».

Кровь Гейссена после привязывания его к люстре наполнила плотной и вязкой тяжестью череп. Повысилось давление, покраснели щеки, нарастал пульс в ушах. Милосердный штык, направленный на артерию в паху, прервал страдания консервативного советника, сторонника сильной отцовской власти, заступника дешевого арендованного жилья и любителя оперы.

«Политические взгляды и партийная принадлежность: сочувствие к НСДАП, а на самом деле примитивная сила ее членов».

— Они мертвы уже два часа, — сказал Мюльхауз. — Я допросил содержательницу борделя. Она не знает, кем является жертва. Его личность знаем только мы — вы, Элерс и я. А, еще Круммхельц, но этот не выпустит пар из рта… Круммхельца был в ночном патруле. Он был один. Это его вызвала потрясенная содержательница борделя. Вот, что мы знаем: Гейссен приходил не часто, но регулярно. Всегда в шесть утра, когда большинство девушек спали крепким, заслуженным сном. Он хотел сохранить инкогнито. Встречался всегда с той же подругой. По телефону. С этой встречался первый раз. Она была новенькой. Он позволял ее сладкие приемы под оперу, — Мюльхауз посмотрел на пластинку «Кольцо Нибелунгов». — Мы знаем, что он любил. Оперу. В алькове и за ним.

«Интересы кроме сексуальных: музыка Малера; любимые предметы и блюда: плюшевые мишки, берлинский фарфор, кофе пополам с молоком, маковый рулет, вишневый ликер от Фаше, папиросы «Астория», сильные мужчины, выделяющие сильный запах».

— В шесть утра, — тянул Мюльхауз, — в борделе не было никакого другого клиента, все девушки, кроме этой, спали. Содержательница борделя тоже. Единственными активными людьми в этом заведении были: наши любовники и охранник Франц Перушка. В его задачу входит напоминание гостям, что они превышают оплаченный лимит времени. Перушка несколько раз постучал в дверь и — в отсутствие отклика — вошел, увидел эту романтическую сцену и разбудил содержательницу борделя. Та в истерике выбежала на улицу и увидела патрулирующего улицу Круммхельца, который позвонил дежурящему сегодня ночью Элерсу, а Элерса безуспешно пытался дозвониться до советника Эберхарда Мока. Он не знал, что вы отложили трубку. Он позвонил мне. Я приехал сюда, осмотрел место преступления и поехал за вами. Это все.

— У меня сегодня похмелье, — потер Мок пальцами набухшие веки. — И, наверное, поэтому я не все понимаю. Был еще один активный человек в этом борделе. Убийца. А может, нет… Может, было на самом деле только трое активных.

— Я не понимаю.

— Это я не понимаю вашего поведения, герр криминальдиректор. Гейссен висит на люстре. Повесил его там какой — то очень сильный парень. Кроме советника единственный — и то отнюдь не мощный — мужчиной был охранник Франц «Как-там-его». Я спрашиваю: Франц «Как-его-там» сидит в комиссариате и признает свою вину? Кто-то его вообще арестовал, герр криминальдиректор? Где он?

— У своей начальницы. Успокаивает ее. С ней он очень отзывчивый. Как можно судить, их связывают не только деловые отношения. Содержательница борделя была в шоке. А кроме того, — Мюльхауз удобно расправился на диване, рядом с убитой девушкой. — Вы думаете, Мок, что я разбудил вас и притащил в это заведение? Подумайте — нормально ли это, что шеф, вицешеф и один из трех рядовых сотрудников комиссии по убийствам идут на место преступления и совместно проводят следствие? Может, уже так когда-то было, да?

— Было так на прошлой неделе, — буркнул Мок. — Мы встретились при убийстве Хоннефельдера.…

Мюльхауз достал из портфеля темно-коричневый конверт, а из него аккуратно высунул щипцами листок из настенного календаря с датой 9 декабря 1927 года.

— Запястье Гейссена, — жестко сказал Мюльхауз, — было обернуто аптечной резинкой. Под резинку всунут этот листок из календаря.

— Прошу прощения, — ответил Мок. — Но охранник Франц мог убить Гейссена и выдать себя за «убийцу из календаря».

— Больше не пейте, Эберхард, — в голосе Мюльхауза была настоящая забота. — Алкоголь не способствует вашей фантазии — красивое название «убийца из календаря», — но убивает логику. О роли календаря в деле Гельфрерта-Хоннефельдера-Гейссена не знают ни спекулирующие газеты, ни кто-либо еще, кроме наших людей из комиссии по убийствам, — Мюльхауз ударил себя рукой по бедру. Мок поклялся бы, что его шеф ударил мертвую девушку по голому бедру. — А Франц Перушка об этом точно не знал.

— А почему вы предполагаете, что убийца Гельфрерта, Хоннефельдера и Гейссена, — спросил Мок, — не как раз Франц Перушка?

— Из рапорта криминального вахмистра Круммхельца мы знаем, что содержательница борделя впала в истерику и — забыв, что в доме есть телефон — выбежала на улицу. Однако прежде чем там оказалась, споткнулась на дороге и упала. Пораженный Круммхельц, который только что проходил возле дома, увидел потом выбегающего Перушку. Охранник бросился на помощь пожилой даме и потерял сознание. Пожалуйста, продолжайте свою речь, доктор Лазариус.

— Перушка страдает от острой формы агорафобии, — патологоанатом вложил палец в рот убитой женщины. — Когда он находится снаружи на улице, на открытом пространстве — падает в обморок. Поэтому он не мог убить Гельфрерта и Хоннефельдера, потому что ему пришлось бы покинуть этот дом.

— Доктор, — Мок задумчиво смотрел на мощную шею Лазариуса. — Неужели этот человек родился в этом доме и никогда из него не выходил?

— Он может выйти только с закрытыми глазами. В случае острой агорафобии это единственный способ и, кстати, не всегда эффективный.

— А значит, если бы Перушка был убийцей, у него был бы помощник, который отвез бы его к Гельфрерту и Хоннефельдеру?

— Похоже, — кивнул Лазариус.

— Как вам удалось так быстро поставить диагноз? Агорафобия, вероятно, является довольно редким заболеванием — я никогда не слышал о ней, — а вы физиолог, а не психиатр.

— Я бы не установил этого никогда… — Лазариус смотрел на потрескавшиеся от формалина руки, — но охранник, когда очнулся, показал мне документ призывной комиссии, в котором он признан негодным к службе из-за психического заболевания. Военный врач, — так же как господин советник, — понятия не имел о существовании этого заболевания, а следовательно, он не назвал ее, но только точно описал ее симптомы. По этому я узнал. Сама болезнь была описана именно Оппенгеймом и Хохе. Недавно вышла еще одна диссертация на ее тему, но забыл фамилию автора…