Обратная сила. Том 3. 1983 - 1997 - Александра Маринина Страница 33

– Да, – снова вступил Завгородний, – она у нас бальными танцами занимается, вот вышла в финал всесоюзного чемпионата, в Москву послали на соревнования, ну и мы с ней поехали, все-таки ответственный момент, надо поддержать девочку, отпуск взяли оба…

– И подумали, что надо бы вас найти и поблагодарить за всю нашу сегодняшнюю жизнь, за все, что вы для нас сделали, – подхватила его супруга. – Мы же понимаем, во что вам это встало…

Значит, им сказали, когда именно и почему Вере пришлось уйти из Генеральной прокуратуры. Господи, ну где же этот чертов трамвай?!

– Не нужно мне сочувствовать, у меня все сложилось более чем благополучно, – холодно произнесла она, изо всех сил стараясь, чтобы голос не вибрировал от переполнявших ее негативных эмоций. – Прошу извинить, мне нужно идти.

– Конечно, конечно, – дружно закивали Завгородние. – Еще раз спасибо вам, Вера Леонидовна!

Как назло, трамвая не было еще очень долго, и Вера, сердито поглядывая на часы, ругала себя за то, что не пошла до метро пешком – давно бы уже ехала в подземке. Теперь же перспектива успеть на нужную электричку становилась совсем призрачной.

На вокзале она оказалась ровно через две минуты после того, как электричка отошла от платформы. Следующая – через сорок пять минут, и это неминуемо означало, что автобуса придется ждать больше часа, а то и дольше: соблюдение расписания никогда не было сильной стороной общественного транспорта, особенно за городом.

Приткнуться на вокзале было негде, зал ожидания забит, ни одного свободного места. Июнь, время отпусков, дачный сезон, все хотят куда-то ехать… Вера не придумала ничего лучше, чем расхаживать взад-вперед по платформе, на которую должны будут подать нужную ей электричку. Она очень устала, ноги в изящных туфлях к вечеру отекли, и невыносимо болели руки, натруженные тяжестью, которую приходилось носить целый день. Да, сейчас у нее в сумке всего один экземпляр диссертации, а не четыре, как было с самого утра, но все равно руки болели так сильно, что уже и стограммовую булочку удерживали бы с трудом. Зато, если не уходить с платформы, есть шанс оказаться в числе первых, кто войдет в пустой вагон, и занять удобное место. И можно будет почти час спокойно сидеть, положив ношу на колени и дав отдых и рукам, и ногам.

Мерная и бесцельная ходьба позволила успокоиться, кипящая ярость и ненависть понемногу улеглись, остались лишь горечь и привычная боль, которая всегда появлялась при воспоминаниях о том времени. Воспоминания эти Вера не любила и гнала от себя, пряча в самых потайных уголках души и испытывая сильнейшую неприязнь ко всему, что эти воспоминания провоцировало и вызывало на свет божий. Здесь и сейчас она была женщиной «чуть за пятьдесят», совсем еще не старой, правда, немного уставшей, но все равно очень красивой и элегантно одетой; женщиной, которая все-таки закончила в срок важную и нужную работу, несмотря на то, что все обстоятельства складывались крайне неблагоприятно; женщиной, которая едет в этот теплый летний вечер за город, на милую уютную дачу, пусть и не свою собственную, но ставшую ей на время родным домом; женщиной, которая совсем скоро вернется в свою отремонтированную любимую квартирку, получит назначение на должность старшего научного сотрудника и начнет наконец получать полноценную зарплату.

Мысль о ремонте заставила ее улыбнуться: Алька Верещагин категорически пресек все попытки Веры «приехать посмотреть, как идет работа». Сегодня очередной «третий» день, он, наверное, привезет продукты. Вернее, уже должен был привезти, обычно он появляется на даче около семи вечера. Автобуса никогда не ждет, идет пешком, физическая форма у генерала – на зависть многим молодым. Ключей у него нет, так что сидит, наверное, на крылечке, поджидая хозяйку. А может быть, решил, что Вера освободится неизвестно когда и ждать ее бессмысленно, занес сумки с продуктами в сарайчик для инструментов, чтобы не соблазнять морально неустойчивых прохожих, и отправился в Москву.

Подошла электричка, Вера заняла позицию у самой двери, пропуская выходящих пассажиров, и первой вошла в опустевший вагон. Заняла свое любимое место – на короткой лавке у самой двери. Все сиденья в электричке рассчитаны на троих, а это – ни то ни се, даже двоим тесновато, и на таких лавках обычно сидели по одному. Поставив сумку с бесценным грузом между собой и стеной вагона, Вера притулила сверху дамскую сумочку, скинула туфли и блаженно вытянула отекшие и распухшие ноги. Господи, как мало нужно, чтобы почувствовать себя счастливой! Всего лишь сесть, снять туфли и иметь право сказать себе: «Я сделала это!» И не думать о Вячеславе Завгороднем, и не вспоминать о его жене, гордо носящей на своих платьях украденную когда-то брошку бабушки Рахили.

* * *

Привычный вид, открывавшийся с пригородной платформы, неизменно вселял в Веру Потапову успокоение, хотя был весьма далек от признанных мировым искусством эталонов гармонии и красоты. Красивого и уж тем более гармоничного на платформе «54-й километр» не было ничего. Хилые кусты, пожухлые деревья, грязно-зеленые жалкие островки травы, покрывающие незаасфальтированную землю, выщербленные ступени без перил, ведущие с платформы, спускаться по которым в темноте – немалый риск для жизни. Деревянный домик, где продавались билеты на электрички. Чуть поодаль, рядом с единственным ветвистым деревом, еще один домик – павильон «Пиво – воды», где обычно коротали время мужчины, дожидавшиеся поезда или автобуса. Автобусная остановка – прямо за павильоном, с одной стороны которого горделиво красовались три круглых высоких одноногих пластиковых стола, а с другой, как знала Вера, лежало поваленное дерево – любимое место для тех, кто не привык вкушать пиво-водяные радости в положении стоя. «Посижу, – решила она, – все равно идти не могу, ноги болят, так хоть подожду с комфортом. Правда, костюм светлый, не очень-то правильно в нем садиться в таком сомнительном месте, но стоять – сил нет. Черт с ним, вернусь в Москву – сдам в химчистку».

Возле павильона, привалившись бочком к стене, лежала собака. Вероятно, она принадлежала продавщице пива, потому что Вера всегда видела эту псину, если павильон работал. Когда торговая точка бывала закрыта, то и собаки не было.

Собака явно задумывалась природой как ирландский волкодав. Но что-то не заладилось… Размером не больше спаниеля, несоразмерно длинноногая, с серой клочковатой спутанной шерстью, она напоминала старую тряпку, которой лет десять мыли заплеванный подъезд и ни разу не постирали. Собака взирала на всех проходящих мимо серьезными умными глазами, не выказывая ни малейшей агрессии или хотя бы враждебности.

Проходя мимо окошка павильона, Вера вдохнула кислый запах пива, заставивший ее поморщиться, и внезапно поняла, что голодна. Голодна настолько, что готова съесть даже рагу из тараканов. Поймав равнодушный и какой-то сонный взгляд толстой продавщицы в окошке, Вера остановилась и спросила:

– Простите, пожалуйста, а у вас, случайно, никакой еды нет? Хоть хлеба кусок, хоть что-нибудь, а то я до дома не дотяну.

Взгляд продавщицы стал сначала внимательным, потом сочувствующим. Не говоря ни слова, она полезла под прилавок и достала поднос с бутербродами: белый изрядно подсохший хлеб, заскорузлый сыр, подозрительного вида вареная колбаса. Вероятно, эти деликатесы изготавливались в крайне ограниченном количестве, на всех желающих их не хватало, и ушлая продавщица приберегала товарчик «для своих». Или для тех, кому «очень нужно» и кто, соответственно, готов заплатить больше, чем указано в прейскуранте. Вера не сомневалась, что объявленная ей цена «с сыром – семнадцать копеек, с колбасой – двадцать» раза в два выше настоящей, но с готовностью открыла кошелек.