Странный сосед - Лиза Гарднер Страница 33

В первый раз я изменила Джейсону, когда Ри было одиннадцать месяцев. Не могла больше. Бессонные ночи, однообразный, выматывающий ритуал: покормить, присмотреть, сменить подгузники, покормить, присмотреть, сменить подгузники. Я уже записалась на онлайн-курсы колледжа, и если не кормила и не меняла подгузники, то что-то писала, читала и решала, пытаясь вспомнить курс математики за среднюю школу.

Что еще хуже, в голове у меня как будто разрасталась тьма. Дошло до того, что в каждом углу моего собственного дома мне мерещился приторно-сладкий запах гниющих роз. Я боялась уснуть, потому что знала – среди ночи проснусь от трескучего, разносящегося по коридору голоса матери: «Я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Я знаю кое-что, чего не знаешь ты…»

Однажды я поймала себя на том, что стою у раковины на кухне и тру руки колючей проволочной щеткой. Я пыталась стереть собственные отпечатки пальцев, содрать вместе с кожей ДНК. И вот тогда я поняла, что та тьма – это моя мать, пускающая корни у меня в голове.

Есть люди, которых недостаточно просто убить.

Я сказала Джейсону, что должна уехать. На двадцать четыре часа. Может быть, завалиться в какой-нибудь мотель, заказать обслуживание, перевести дух. Я показала ему брошюру с рекламой спа-центра от «Фор сизонс» и списком предлагаемых услуг. Все было до нелепости дорого, но я знала, что Джейсон не откажет, – и он не отказал.

Чтобы побыть с Клариссой, мой муж взял выходной на пятницу и субботу.

– Не спеши возвращаться, – сказал он мне. – Отдохни. Расслабься. Я понимаю, Сэнди. Правда.

И я отправилась в отель, номер в котором стоил четыреста долларов за ночь. Деньгам, предназначенным на спа-процедуры, нашлось другое применение. Я прошлась по Ньюбери-стрит, купила мини-юбку из микрозамши, черные туфельки на шпильках от Кейт Спейд и серебристый с блестками топ с бретелькой через шею – с таким не требуется носить бюстгальтер. Потом завернула в «Армани-бар» и начала поход оттуда.

Не забывайте, мне было только девятнадцать. Я помнила все трюки, которых, поверьте, знаю немало. Девушка в топе с блестками и туфельках на шпильках пользовалась популярностью. До двух часов ночи я отплясывала на коленях у грязных старикашек и румяных мальчиков из Бостонского университета, а в перерывах заправлялась вискарем «Грей гуз».

Кожа зудела. Чем больше я пила, чем больше танцевала, чем больше виляла бедрами в руках какого-нибудь незнакомца, лапавшего мою задницу и прижимавшегося пахом к моим разведенным ногам, тем сильнее становился жар. Я хотела пить всю ночь. Хотела танцевать всю ночь.

А еще я хотела трахаться – до потери памяти, пока не завою от ярости и похоти. Я хотела трахаться – пока не лопнет голова и тьма наконец развеется.

Я не стала спешить с последним выбором. Отбраковала старичков. Они хороши, когда надо купить выпивку, но могут не удержаться в седле, стараясь угнаться за девушкой вроде меня. В конце концов я ушла с одним из университетских жеребчиков. Стальные мышцы, тестостерон бушует в жилах и туповатая ухмылка «ух-ты-она-уходит-со-мной».

Он отвел меня в свое общежитие, где я показала ему кое-какие штучки, которые можно делать, свесившись с двухъярусной кровати. Потом, закончив с ним, оттрахала заодно его соседа по комнате. Бакалавр номер один отключился и ничего не имел против, а второй, чокнутый ботаник с атрофированными мышцами, был не только крайне признателен, но и оказался в своем роде полезен.

Я ушла сразу после рассвета, оставив в качестве сувенира трусики на дверной ручке, спустилась в метро и вернулась в отель. Швейцара, когда он меня увидел, чуть не хватил удар. Наверное, принял за проститутку – или, извините, высококлассную девушку по вызову, что, если подумать, было для меня существенным повышением. Но я показала ключи от номера, так что не впустить меня он просто не мог.

Я поднялась в номер, почистила зубы, приняла душ, еще раз почистила зубы и свалилась на кровать. Проспала, как мертвая, пять часов, а когда проснулась, поняла, что впервые за несколько месяцев чувствую себя вменяемой.

А потом, как вменяемый человек, собрала в кучку юбку, туфельки, топ и все выбросила. Еще раз приняла душ, выскоблила щеткой руки, пропахшие спермой, по́том и водкой с лаймом, смазала цитрусовым лосьоном синяки на груди и ребрах, стертые в кровь бедра и искусанные плечи. Переоделась в серые брюки и сиреневую водолазку. И отправилась домой, к мужу.

Буду хорошей, твердила я себе всю дорогу. Отныне я буду хорошей.

Но в глубине души я знала, что сделаю это снова.

В том-то и дело, что жить во лжи не так уж и трудно.

Я поцеловала мужа в щеку. Джейсон чмокнул меня в ответ и вежливо осведомился, как прошел уик-энд.

– Чувствую себя намного лучше, – ничуть не кривя душой, ответила я.

– Рад за тебя, – сказал он.

Я посмотрела в его темные глаза и поняла – он прекрасно знает, где я была и что делала. Поняла, но не сказала ни слова. И он ничего не сказал. Жить во лжи означает, помимо всего прочего, не признавать этого. Ты просто оставляешь все как есть, и ложь громоздится, как слон посредине комнаты, которого вроде как не замечают.