Боги Гринвича - Норб Воннегут Страница 33

– Сай, просто дайте мне время.

– Ты уж постарайся.

17 июня, вторник

«Бентвинг» по $60,22

Сегодня наступал последний полный день Рейчел в Париже, и у нее были дела. Мешковатый блейзер, длинная майка и свободные шорты – семь утра, а она уже одета. Туфли на толстой подошве и дьявольское очарование.

В первую очередь Рейчел позавтракает в скульптурном саду «Георга Пятого». Она предпочитала сад внутренним столовым отеля, на ее вкус там слишком много рококо. Потом – массаж у Пьера. И как только телу Бальзака достались такие одаренные руки? Потом она отправится в модные дома, начиная с «Живанши».

Мобильник зазвонил, когда Рейчел вышла из комнаты. Она узнала номер. Странно, что ее работодатель звонит в такое время. Обычно он дожидался второй половины дня.

– Удивительно слышать вас в такую рань, Кимосаби.

– Моя работа никогда не заканчивается. Как тебе «Георг Пятый»?

– Подавляет, – призналась Рейчел. – Но я могу привыкнуть.

– Наслаждайся последним днем. Мне нужно, чтобы ты вернулась в клинику отдохнувшей и в хорошем настроении.

– Я могла бы никогда не покидать Парижа.

– Держись меня, и Париж будет твоим.

– Как это, Кимосаби? – навострила уши Рейчел.

Через пять минут она все поняла: риски, возможности, преобладающие рыночные условия. Ей казалось странным, что люди могут зарабатывать деньги на росте или падении акций. Время не лезть на рожон и сосредоточиться на новой цели, некоем Конраде Барнсе из Бронксвилля. Рейчел все еще пыталась разобраться в новых интонациях Кимосаби, любопытном сочетании умелого проталкивания «товара» и необузданной ярости.

«Могу поклясться, он выкопал топор войны», – подумала она.

18 июня, среда

«Бентвинг» по $61,22

– Сай, вы не надумали насчет Гончаровой?

Сигги говорил о картине Натальи Гончаровой. Русская художница, родилась в 1881-м и умерла в 1962-м. Арт-дилер рассчитывал, что его самый крупный клиент оценит ее склонность к кубизму.

– Честно говоря, нет, – ответил Лизер. – Слишком много работы. Знаете, как это бывает.

– Прекрасно понимаю. Не хочу давить на вас.

– Ничего-ничего, – заверил Лизер. – Сколько мы уже пляшем вокруг этой темы?

– Два месяца. Но всё в порядке.

– Нет, уже пора решать.

– Все в порядке, – повторил Сигги.

Лизер прищурился, накручивая на палец прядь длинных черных волос. В голосе исландца звучали какие-то нотки. Отчаяние? Или возможность? Сай что-то засек, но не понимал, что именно.

– Ваш продавец возьмет три миллиона?

– Наследники стоят на четырех.

– Наследники? О чем вы?

– Я уже сказал лишнее.

– Мне вы можете сказать, – настаивал Лизер; ему показалось, что арт-дилер нервничает.

– Глава семьи был моим хорошим другом. Он переворачивается в гробу, глядя, как наследники разделяют его коллекцию.

– Это всего лишь бизнес.

– Это наследие человеческой жизни, – возразил Сигги, – которое не ценят его дети. Они хотят сбросить Гончарову. От этого мне становится тошно.

– Почему же они не возьмут три? – спросил Лизер, не обращая внимания на тошноту Сигги.

– Потому что картиной интересуется еще кое-кто.

Сигги откинулся на спинку стула. Он подождал, пока влажный океанский бриз Рейкьявика не задует в открытые окна, поднимая пыль в крошечном офисе его галереи. А потом забросил удочку с наживкой на крупную рыбу.

– Кое-кто может предложить четыре миллиона, а то и больше, – зевнул Сигги, его голос чуть дрогнул. – Может, даже пять.

– А если я через пять минут переведу вам четыре миллиона? – спросил Сай.

– Тогда Гончарова ваша.

– Думаете, я смогу перепродать ее другому покупателю?

– С вероятностью восемьдесят процентов, – ответил Сигги, изучая свои ногти.

– Люблю быстрые деньги.

– Эта картина идеально подходит к коллекции того парня.

– Я возьму ее, – сказал Лизер, – при одном условии.

Энтузиазм Сигги пошел на спад, плечи опустились, небрежная маска исчезла. Всегда есть какой-то подвох.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу опцион с правом продажи. У вас есть год, чтобы перепродать Гончарову с прибылью для меня. В противном случае вы выкупаете картину обратно за четыре миллиона.

– И зачем это мне?

– Комиссионные. Сначала, когда вы продадите картину мне, а потом – когда перепродадите другому покупателю.

Арт-дилер надолго замер. Молчание в телефонной трубке становилось темнее и мрачнее исландских ночей.

– Сигги, вы здесь?

– Я думаю.

– Ничего страшного, если вы не решитесь на такой вариант, – заметил Лизер, помахивая приманкой. – Опцион на четыре миллиона – куча денег для кого угодно.

– Я все еще думаю.

– Забавная штука. Когда дело доходит до денег, в центре внимания оказывается всё.

– Хорошо, Сай. Мы договорились.

Олавюр вскочил на ноги, едва его троюродный брат повесил трубку. Он обежал стол арт-дилера и хлопнул его по спине:

– Сигги, это было красиво. Тебе нужно выступать на сцене. Да ладно сцена, почему бы тебе не пойти работать к нам в «Хафнарбанки»?

– Мило с твоей стороны, брат… Видишь ту картинку?

Сигги указал на причудливый рисунок, изображавший зеленую коленопреклоненную фигуру. Толстый живот выпячен, поза вызывающая, агрессивная; локти сбоку, тонкие ручки спрятаны за жирной спиной. У фигуры отсутствовала голова. Только шлейф серого дыма выше шеи.

– Вижу.

– Вот так я сейчас себя чувствую – обезглавленным.

– Да ты смеешься! У нас превосходный план.

– У тебя, – поправил Олавюра Сигги. – Думаешь, катарец заплатит за Гончарову пять миллионов?

– Мы уже договорились.

– Надеюсь, ты прав. У меня нет четырех миллионов долларов.

– Брат, забудь. Катарцы надежны, как скала. А ты великолепен.

– Да я ничего не делал, – ответил Сигги, немного успокоившись от похвал брата. – Сделку структурировал Сай.

– Это свойство финансистов, – сказал Олавюр. – Мы всегда говорим людям, что им делать. Даже за едой.

– За едой? При чем тут еда?

– Сайрус Лизер только что рассказал нам, как запихать свои яйца себе же в глотку.