Ловушка горше смерти - Светлана Климова Страница 33

— А при том! — вдруг озлился безногий. — Жирно живете. Рамочки, шлямочки… Дерьма не хлебали. Мясорубки этой сучьей на ваш век не досталось.

Ну, ничего, всего вам еще будет… Зальетесь. — Лицо его вспухло и покрылось апоплексической синевой.

Марк вдруг с изумлением почувствовал, что совершенно не владеет ситуацией. Здесь не годился ни один из навыков, приобретенных им в привычной среде.

— Не надо, — сказал он примирительно. — Не надо нервничать. Я же вас ничем не обидел.

— Обидел? — Безногий вдруг грохнул кулаком по столу, так что затрещали доски. — Попробовал бы обидеть! Малофеева, бля, голыми руками не возьмешь! Нет, Малофеев еще годится…

Марк встал, намереваясь уходить, но незримая сила словно разворачивала его вокруг собственной оси, и тогда, совершенно неожиданно для себя, он проговорил:

— Картина у вас забавная, я вижу… Не продадите? Мне для подарка.

Худший момент выбрать было невозможно. Безногий умолк, будто подавившись, а затем, без всякого перехода, оглушительно захохотал, так что зазвенело треснутое стекло в окне. Отдышавшись наконец, он просипел:

— Картина, говоришь? Для подарка? И не помысли. Тут до тебя ее раз пять покупали. Не продаю и не продам, хоть озолоти. А знаешь почему? Потому что с меня писано! С меня, с Малофеева. Такая вот штука, молодой человек!

«Плохо дело, — подумал Марк, — совсем плохо. Калека, и к тому же не в себе. Черт его знает, как теперь себя вести».

— Не может быть, — сказал Марк терпеливо. — Ведь ей… ей лет, наверное… В общем, это довольно старая вещь.

— Еще как может! — весело взревел безногий. — Смотри сюда!

Марк не заставил себя упрашивать, и то, что ему открылось, было потрясающе. Перед ним находился блистательный образец парадной нидерландской живописи, созданный выдающимся мастером. Отчетливое, суховатое, волшебное отстраненное письмо, мерцающий красочный слой, великолепная сохраненность.

Он узнал и сюжет — испытание огнем, весьма распространенный в позднем средневековье. Бледная женщина с непреклонным взглядом, держащая в одной руке голову супруга, а в другой добела раскаленный брус металла, припадала к подножию трона императора, взирающего на нее с глубокой серьезностью. Вокруг толпились придворные, на заднем плане пылал костер, куда уже вели кого-то. Но самое странное — среди придворных, первым от зрителя, опираясь на тонкую витую трость, выточенную из зуба нарвала, в мягкой шапочке и опушенном мехом соболя бархатном камзоле, в остроносых башмаках и паголенках, плотно обтягивающих мускулистые, прекрасно вылепленные ноги, стоял инвалид Малофеев.

Сходство было настолько неотразимым, что Марк даже затряс головой.

— Ну что, убедился? — ядовито спросил безногий. — Видел?

Марк молчал, полуприкрыв веки.

* * *

Впоследствии, вспоминая о калининградской эпопее, Марк саркастически посмеивался над собой. Прежде всего потому, что, оставив инвалида Малофеева в его берлоге и выйдя на улицу, понял, что не в состоянии удалиться от дома на Зенитной, 8, больше чем на два квартала. В голове у него царил полный хаос, и главным чувством был страх — что, если за время его отсутствия с картиной что-нибудь случится? Это не было исключено, а ведь ему для осуществления идеи, возникшей еще в доме безногого, потребуется время, два-три дня, зная наши порядки.

До темноты он кружил в этом малолюдном районе, то и дело сворачивая на Зенитную. Постепенно суета в мыслях улеглась, все выстроилось, и он вновь стал самим собой. С утра надлежало начать действовать, и от того, насколько он окажется тверд и настойчив, зависело остальное. Главное, что теперь Марк знал, с какой стороны можно взять Малофеева.

Назавтра около десяти он появился в райсобесе, где, выдав себя за племянника инвалида войны, прибывшего с Украины погостить, а заодно и привести в порядок дядюшкины дела, сумел получить точные паспортные данные Малофеева, а также обнаружил, что фамилия калеки в списках очередников на различные льготы не значится. Затем спустился в архив и уточнил еще два обстоятельства — здесь уже пришлось заплатить за информацию: сколько и кому персонально выделялось за последние два года автомобилей с ручным управлением, и нет ли среди этой категории людей, умерших в последнее время.

В этом и состоял его замысел. Марк отлично понимал, что новую машину приобрести не удастся ни при каких обстоятельствах, их просто не бывает в продаже. Единственный вариант — покупка с рук, у семьи покойного, такого же безногого, как его Малофеев, но более удачливого, пробивного или занимавшего должность повиднее.

Здесь ему снова повезло, потому что нашлись сразу двое таких. Марк тут же, в архиве, раскопал их адреса, у одного даже имелся телефон. Хотя звонок оказался пустым, машиной пользовался зять и расставаться с ней ни в какую не пожелал. Оставался еще один шанс — и Марк, взяв такси, велел водителю отвезти себя в район рыбозавода.

Зеленый «Запорожец» оказался в приличном состоянии, и Марку не составило труда убедить шестидесятилетнюю пышную вдову с усиками над губой, что лучших условий, чем те, что предлагают ей, не бывает. Он готов был с ходу выложить стоимость новой машины и брал на себя все хлопоты по переоформлению документов через комиссионный. Затем ГАИ — там тоже неминуемо возникнут проблемы, но с этими ребятами Марк умел ладить, имея опыт.

Дальнейшее походило на стипль-чез — с той разницей, что бежать приходилось не все время вперед, преодолевая препятствия, а снова и снова возвращаться к старту, чтобы проиграть все еще раз и опять оказаться перед все тем же препятствием. И тем не менее к исходу второго дня Марк подогнал к стоянке гостиницы чадящий агрегат, похожий на сплющенную перезимовавшую лягушку, грохнул дверцей и направился прямиком в ресторан. В кармане куртки у него лежали техпаспорт на имя Малофеева П.Т. и потощавший кожаный бумажник. В ресторане он заказал графинчик коньяку, бутерброд с осетровым боком и латышский суп, который подавали почему-то в бульонных чашках, — густой и сытный. Все это Марк проглотил почти машинально, не замечая вкуса, потому что необходимо было еще успеть на почтамт, где его ждала толстая пачка писем, и выспаться.

К утру резко похолодало. Когда Марк в половине девятого выезжал со стоянки, ветер с моря усилился настолько, что клены в соседнем сквере метались, как в горячке, заламывая ветки и соря листьями. Над городом стоял смутный гул балтийской непогоды, и Марк, не слишком уверенно обращавшийся с системой управления без педалей, подумал, что сейчас в качестве кульминации недостает только, чтобы его прихватил первый встречный гаишник — без прав и на чужом фактически автомобиле.

Бог, однако, миловал. Получасом позже он втиснул чудо инвалидной техники в подворотню на Зенитной, газанул напоследок, выключил зажигание и с минуту сидел без движения, бросив руки на баранку.

У безногого оказалось не заперто. Марк толкнул дверь, спустился на ступеньку и остановился, вглядываясь в полумрак. Духота была страшная. Из угла доносилось сиплое прерывистое дыхание.