Гроб хрустальный - Сергей Юрьевич Кузнецов Страница 33

На следующий день не надо было идти в Хрустальный, и Глеб решил прибраться. Давно этого не делал — под диванами скопились клочья пыли, и летние сквозняки выдували их на середину комнаты. Чтобы все, связанное со смертью Снежаны, выстроилось в голове, надо привести в порядок квартиру, решил Глеб. Странным образом поучения отца, ругавшегося на хаос в Глебовой комнате, через полтора десятилетия сработали.

Даже после урока, который преподала ему Таня, убирать Глеб все равно не любил — и чтобы хоть как-то развлечься, включил музыку. Открыв коробку с кассетами, запечатанную еще Таней, он некоторое время смотрел на аккуратно надписанные им Sony и BASF, и в конце концов выбрал составленный много лет назад сборник Высоцкого. Набрал воды в ведро, включил магнитофон и начал мыть пол, подпевая давно не слушанным, но не стершимся из памяти словам.

Когда-то эти песни много для него значили. Высоцкий умер, когда Глеб перешел в седьмой класс — и пик посмертной популярности "шансонье всея Руси" пришелся на три последних школьных года. Глеб елозил тряпкой и думал о том, что для него и его друзей Высоцкий был символом индивидуализма и свободы. Настоящей мужской дружбы, которая вдвоем против восьмерых. Кто бы раньше с нею ни был, и даже если расклад перед боем не наш. Высоцкий был сакральным автором, его даже под гитару петь было не принято, но сейчас Глеб не смущаясь подпевал: мы Бога попросим, впишите нас с другом в какой-нибудь ангельский полк. Ангельский полк, куда Высоцкий теперь зачислен вместе с Джимом Моррисоном и другими умершими гениями саморазрушения, летавшими под Богом, возле самого рая. Как ни крути, его смерть была первой смертью в истории Глебова поколения — помнится, Емеля приносил в школу толстые тома любительских стихов о том, что на Ваганьково, что ни одного официального некролога, что почти в один день с Джо Дассеном. Всего лишь час дают на артобстрел, всего лишь час пехоте передышки.

Глеб перебрался на кухню, притащив с собой магнитофон. Вы лучше лес рубите на гробы — в прорыв идут штрафные батальоны. Песня давно перестала быть крамольной, но драйв остался. Леса, вырубленные на гробы. А перед нами все цветет, за нами все горит. Хорошо.

Абрамов в свое время даже написал сочинение о том, что военные песни Высоцкого — лучшее, что было написано о Великой Отечественной. Мол, не страшно, что Высоцкий не воевал — Лермонтов тоже не участвовал в Бородине. Лажа поставила Абрамову тройку: сказала, нельзя даже сравнивать песни Высоцкого с книгами Василя Быкова или Григория Бакланова. И Глеб не стал возмущаться самоуправством, потому что, казалось ему, не стоит протаскивать нашего неофициального Высоцкого в их официальный военный контекст. Он и предположить не мог, что через десять лет Высоцкий станет мелькать на телевидении не реже Олимпийского Мишки в год смерти полуопального барда. Но все равно Глеб смутно чувствовал, что у него самого есть какая-то своя собственная война, отличная и от Быкова, и от Высоцкого. Война эта жила в сердце и пережила перестройку с ее новым каноном (два людоеда, Гитлер и Сталин, делят Польшу и уничтожают свои народы). Подпевая и крики «ура» застревали во рту, когда мы пули глотали, Глеб думал о том, что его все еще коробит, когда Ося говорит «арийский» с интонацией, словно это — медаль, которую он вешает на грудь.

Сделав звук громче, Глеб пошел в ванную. Кассета перевернулась, и Высоцкий запел:

Земной перрон, не унывай

И не кричи, для наших воплей он оглох

Один из нас уехал в рай

Он встретит Бога, если есть какой-то Бог

Это были песни из "Бегства мистера МакКинли". Погода славная, и это главное. Огромные, десятиминутные баллады про американский футбол, про насилие и оружие, про неназванных по имени хиппи. И финальный аккорд, почему-то записанный на этой кассете в самом начале:

Вот и сбывается все, что пророчится,

Уходит поезд в небеса, счастливый путь

Ах, как нам хочется, как всем нам хочется

Не умереть, а именно уснуть

Будущее оказалось не похожим на рай, и напророченное не сбылось. В этом наставшем будущем Высоцкий был странным и неуместным — динозавром, реликтом ушедшей эпохи. Пятнадцать лет назад думали, что он именно уснул; оказалось — все-таки умер.

Хотя Горский фактически отказался помогать в расследовании, беседа с ним все как-то упорядочила в Глебовой голове. Вылив грязную воду и выключив магнитофон, Глеб достал лист бумаги и написал на нем имена всех участников событий. Потом соединил стрелочками Снежану и Андрея, Нюру и Крутицкого. Себя соединил со Снежаной и Нюрой. В самом деле, получалась сеть, где Снежана и Крутицкий связаны через двух человек. Был еще таинственный het, который спал со Снежаной и, вероятно, имел виды на деньги Крутицкого. Была Марусина, которая тоже как-то в эту сеть включена. Воспользовавшись, как учили в школе, бритвой Оккама, Глеб предположил, что het и Марусина — один человек. Стало легче, хоть и ненамного. Четыре кандидатуры, но Андрей не может одновременно быть Undi и het, а значит, исключается из списка подозреваемых.

Оставались Луганский, Ося и Бен. Приятно, что Шаневич и Арсен исключаются по двум причинам сразу: они сидели на кухне и еще задолго до убийства говорили, что не ходят на #xpyctal. То же касается Антона — Снежана встретила его всего за несколько дней до смерти и, даже если и переспала с ним, вряд ли успела ввести его в круг виртуальных поклонников.

Нарисованная Глебом сеть до ARAPNETа все-таки не дотягивала: исчезновение Снежаны явно нарушало связность. Какая все-таки глупость эти ее идеи про IRC-канал, сеть любовников, виртуальные личности и Интернет, подумал Глеб. Какой-то детский сад. Точнее — школа.