Жена нелегала - Андрей Остальский Страница 33

Подумаешь! — фыркала Ольга. — Да ничего особенного нет в том, как он пишет! Язык такой простенький, почти школьный! — Как ты не понимаешь, — горячился Данилин. — Это ведь кажущаяся простота — после школы так не умеют, да и после университета тоже. Чтобы так писать, и опыт огромный нужен, и талант, и чутье. И потом: метафоры, синекдохи и гиперболы всякие — это все из другого жанра. Для информационной заметки или короткого репортажа — это гибель! Ольга слушала внимательно, но поджимала губы, упрямо наклоняла голову. Оставалась при своем мнении. Для нее Шадрин и прочие из отдела информации оставались журналистами второго сорта. А кто же первый сорт, кроме тебя самой, конечно? Поколебавшись, отвечала: ну, ты. И еще Игорь, конечно. Калиновский и еще Плетнев, международник Грачев. Но сама добавляла тут же: хотя они такие высокомерные! Спесивые, на кривой козе к ним не подъедешь. И настолько полны собой, что аж распирает. Хорошо хоть, что их стали пощипывать теперь немного. Им полезно. Насчет полезности «пощипывания» Данилин вовсе не был уверен. Но Ольга не сомневалась в своей правоте. Ей вообще это не было свойственно — сомневаться.

Получались у Ольги коллеги в основном черные, а не белые.

Татьяна, кстати, тоже замечала болезненное самолюбие «тяжеловесов». Что поделаешь, говорила, талантливые люди, как правило, таковы. И в театре, и даже в газете. А поговорив минут десять на новогоднем вечере с Шадриным, вынесла такой вердикт: тяжелый тип, в простоте слова не скажет, все с подковыркой, но работяга… И не подлец.

Танин анализ был тоньше и объективнее, но, с другой стороны, ей было проще — она-то в «Вестях» не работала.

Единственно, кого Ольга по-настоящему искренне и глубоко уважала, так это действительно Игоря. Хотя что-то пролегло между ними, тень какая-то. Было время, Данилин даже ревновал слегка к этой тени.

В давние времена случился вот какой эпизод.

Ольга тогда только-только перешла к ним из «Известий», Данилин не был еще никаким главным, а лишь заведовал иностранным отделом, а Игорь назывался не диковинным ответсеком, а нормальным ответственным секретарем. Как-то раз Данилин засиделся допоздна, а потом решил спуститься по лестнице пешком, размять ноги. И вот на втором этаже ему показалось, что откуда-то со стороны секретариата доносится разговор на повышенных тонах. Данилина одолело любопытство, тем более что из двери в конце коридора падал свет — там явно кто-то был.

Заглянув в секретариат, Данилин обнаружил Ольгу и Игоря. Оба были красные, а Игорь вообще пошел характерными пятнами, которые всегда его выдают, когда он волнуется. Да и сидел он нелепо как-то, далеко отодвинувшись от большого стола, за которым во время малой планерки восседают представители отделов. И смотрел в сторону. Ольга же, наоборот, придвинулась к столу вплотную, положила на него локти и низко опустила голову — странная такая поза для рабочего разговора. Увидев Данилина, резко поднялась, залепетала какую-то чушь. «Я тут… вот… подборку по Каспию принесла». Хотя какое дело было Данилину до Каспия и зачем вообще она должна была что-то объяснять? На воре шапка горит!

Данилин вспомнил, что именно Игорь рекомендовал Ольгу в редакцию. И теперь понятно было, что неспроста.

Этот эпизод странным образом привлек внимание Данилина к Ольге, он вдруг заметил, какая она эффектная. Может, и не красавица, но фигура, как у топ-модели. Лицо очень интересное, хотя, может быть, слишком продолговатое (Татьяна говорила: лошадиное). Но все равно очень милое личико. Данилин легко представлял себе его где-нибудь на английской рекламе дорогой косметики или еще чего-нибудь стильного и очень современного.

Так все и началось. Но, может быть, ничего не произошло бы, или произошло бы гораздо позже, если бы не совместная поездка в Кабул. Ольга в последний момент заменила заболевшего востоковеда Гаврилова, приехавший с ними вместе фотокорреспондент Бажанов вдруг уже на месте загремел в госпиталь с дизентерией. А они с Ольгой остались вдвоем, да еще по дороге в Баграм угодили под тот самый обстрел. Потом прокопченные сидели вдвоем в палатке и пили водку из граненых стаканов.

Теперь Данилин мог бы целый трактат написать «Пережитая вместе смертельная опасность как эрогенный фактор».

Тогда чувства юмора ни от кого из них не требовалось. Тогда все так складывалось… патетически. Пафосно. Секс при свете свечи, с одухотворенными трагическими лицами. Под грохот близких и далеких разрывов. Иногда под мат пробегавших мимо палатки солдат.

Но потом в мирной жизни юмора в Ольге Данилину стало не хватать. И понимания его, данилинского, абсурдного юмора. А Татьяна и сама могла сострить удачно, и над его остротами хохотала до слез. Умоляла: не смеши меня, когда я ем, а то останешься без жены.

А Ольга криво улыбалась и иногда что-то еще такое бормотала вслед его шуткам. Несмешное.

Они были такие разные, эти две женщины, — как лед и пламя, как земля и небо, как две крайности, из соединения которых теоретически могло родиться что-то гениально среднее, совсем уже замечательное, идеальное. Если бы они были мусульмане. Или принадлежали бы еще какой-нибудь древней религии, разрешающей хотя бы двоеженство. Для Данилина двух жен было бы более чем достаточно!

Только неизвестно еще, что стало бы с данилинским чувством юмора в исламском или каком-нибудь еще, например, мормонском варианте. Вполне возможно, что-нибудь не то.

Данилин поймал себя на том, что снова глуповато улыбается за рулем. А потом по странной контрассоциации вспомнил вдруг грустный момент. Когда он вдруг осознал, какая он свинья.

Таня и Ольга ничем и никогда не напоминали ему друг друга, но было одно-единственное исключение. Когда он сказал Ольге, что не готов пока уйти к ней. Что этого никак не может произойти в ближайшее время. Как раз выборы главного редактора приближались, и было не до резких перемен. Вообще, было не до личной жизни. А Тане он в тот же день прямо заявил, что не может бросить Ольгу, потому что любит ее. И вот в этот приснопамятный понедельник (вот ведь даже день недели запомнил!) он и заметил совершенно одинаковое выражение горя на двух таких разных лицах. Слезы в гордых серых и гордых карих глазах. Тогда-то и пришла в голову эта мысль: «Боже мой, как они обе несчастны! И это моя работа и ничья другая. Свинья».

Он понял, что должен сделать выбор, и как можно скорей. И даже в глубине души уже знал какой. Хотя в этом своем внутреннем разговоре умышленно недоговаривал, откладывал решение. Тем более что действительно было не до того.

От этого воспоминания что-то произошло с Данилиным: автопилот выключился. А живой пилот был не в форме. И потому он умудрился упустить момент, когда из подворотни на Кутузовском вдруг выкатилась задом на довольно высокой скорости древняя какая-то колымага, «Тойота», кажется, и перегородила ему дорогу.

По идее он должен был врезаться со страшной силой в заднюю часть машины. Но итог получился оригинальный. По иронии судьбы, именно потому, что он отвлекся на всякие переживания и не успел затормозить, Данилин сделал единственное, что мог еще сделать, — рефлекторно вывернул руль, чтобы избежать столкновения. Совершенно не задумываясь о возможных последствиях. То, что произошло дальше, должно было кончиться ужасно. Но не кончилось. «Сааб» выбросило на встречную полосу, но по какому-то фантастическому стечению обстоятельств, удивительному совпадению траекторий, скоростей и движений, он пролетел между двумя шедшими навстречу автомобилями, не чиркнув ни по одному из них. Только в голливудских фильмах такое бывает, да и то еще поискать! В завершение машину Данилина занесло на обледеневшей дороге, и она вылетела на тротуар на противоположной стороне проспекта. Но — опять счастливое везение! — не задела ни одного из шарахнувшихся в сторону пешеходов.