Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий Страница 33

– Прямого ответа на первый вопрос у меня нет. Как я полагаю, Солоду пока нужна живая Алла. Возможно, завтра он захочет, чтобы она умерла по-настоящему. Теперь ко второму вопросу. В расправе над женщиной в Апрелевке и убийстве тамошних милиционеров принимал участие некий Паша Пулемет. Так утверждал свидетель Афонин, который опознал Пашу на фотографии. Во время последней перестрелки, когда погиб капитан Сыч, я своими глазами видел, как Пулемет садился в «Тойоту». И если бы не пыль, от которой слезились глаза, я бы его прикончил. По оперативным данным, Пулемет работает на Солода, точнее, числится в его охране. Тот гад, которого я подстрелил, некий Иван Ерофеев, тоже был на подхвате у Солода.

– Этого мало, чтобы предъявить хоть одно обвинение уважаемому бизнесмену, – вздохнул Богатырев. – Оперативная информация – не доказательство для суда. Ты видел на месте преступления Пашу Пулемета? И что с того? Какой суд поверит показаниям мента? Правда, есть еще показания свидетеля Петра Афонина, ныне покойного. Но те показания даже документально не оформлены. К тому же мертвый свидетель, как ты знаешь, – плохой свидетель. Если ты притащишь сюда женщину, которая называет себя Аллой Носковой, только напрасно потеряешь время. Адвокаты Солода в пять минут докажут, что эта баба – аферистка, которая пользуется внешним сходством с покойной женой бизнесмена и пытается вытянуть из него деньги. Словом, на Солода у нас ничего нет.

– Все равно он отправится на нары.

– У него слишком много денег, чтобы сесть, – усмехнулся Богатырев. – Плюс влиятельные друзья. Даже если судья даст санкцию на его арест, Солод не просидит в камере и получаса. Набегут адвокаты, и он выйдет на волю с гордо поднятой головой. Твоя карьера на этом будет закончена. Возможно, и моя тоже. Ну, мне все равно скоро на пенсию. Буду сидеть с удочкой возле тихой речки, жить воспоминаниями… Может быть, мемуары напишу. Там будет глава под названием «Как меня выперли с работы по просьбе одного убийцы». Кстати, Солод звонил мне вчера. Протекцию ему составил влиятельный чиновник из московского правительства. Спрашивал, как подвигаются поиски подонков, которые убили его любимую жену. Я ответил, что озадачу этим вопросом майора Девяткина. На твоем месте я бы встретился с Солодом и прощупал его. Вот, возьми.

Богатырев бросил на стол визитную карточку.

– Вместо убитого Афонина найди другого свидетеля, – сказал он. – Живого. Тогда, может быть, я тебе поверю. В деле фигурирует какой-то человек, который был на месте преступления в Апрелевке. И, предположительно, получил огнестрельное ранение или царапину. Где он?

– Во все медицинские учреждения, дома отдыха и даже ветеринарные лечебницы области отправили запросы по поводу раненого мужчины. Ответы отрицательные. Разосланы ориентировки в отделения милиции. Подключены внештатные осведомители. Думаю, наш свидетель, опасаясь бандитов, лег на дно. Или уехал.

– Не спи, Юра, – сказал Богатырев. – Продолжай поиски свидетеля. И установи личность той женщины, которую убили вместо Аллы Носковой, а затем кремировали. Нельзя, чтобы мразь вроде этого Солода творила такое.

* * *

Серые сумерки раннего утра рассыпались, как табачный пепел, край солнца вылез из-за дальних домов. Радченко бросил прощальный взгляд на панораму города и отошел от окна. Неслышно прокравшись вдоль коридора, заглянул в детскую комнату. Подошел к кроватке, где спал его годовалый сын Игорь. Долго смотрел на крошку, хотел поправить одеяло, но решил, что в комнате и так жарко. Протянул руку, чтобы погладить сына по светлым вьющимся волосам, но услышал за спиной шорох. В дверях стояла Галя. Она пальцем поманила мужа в коридор и, когда тот вышел из комнаты, обняла за плечи и поцеловала в губы.

– Ты обещала, что не встанешь меня провожать, – Радченко посмотрел на часы и нахмурился. – Пора выбегать. Проклятые дела…

– Подождут дела, – Галя потуже затянула поясок халата. – Все это мне не нравится. Ты опять уезжаешь неизвестно куда.

– Как это «неизвестно»? Я все сто раз объяснил.

– Если и объяснил, то не мне.

Дима предвидел, что жена станет приставать с вопросами, куда и зачем он намыливается. Но на этот раз времени, чтобы сочинить симпатичную историю, хотя бы отдаленно похожую на правду, не было времени. А рассказать все как есть значит насмерть испугать Галю. До последнего он надеялся, что в такую рань она не проснется. И сделал все, чтобы она не проснулась.

– Ладно, если ты хочешь знать… Если ты настаиваешь… Тогда я все расскажу. Завтра же. Позвоню, когда выпадет свободная минута. И мы поболтаем.

– Дима, я хочу поболтать сейчас… – Слезинка прочертила по щеке блестящую полоску. – Мне надоело ложиться и просыпаться с чувством страха за тебя. Ты адвокат по уголовным делам, но в суде тебя трудно встретить. Ты постоянно куда-то уезжаешь. То у тебя начинаются переговоры с клиентами, а клиент почему-то живет за три тысячи километров от Москвы. Или ты отправляешься на встречу с подследственным, обещаешь вернуться вечером, но тебя нет неделю. А потом из газет я узнаю такое, что заснуть без таблеток не могу… Ты закрываешь за собой дверь, а мне кажется, будто ты уже не вернешься.

– Я вернусь. – Радченко старался, чтобы голос звучал бодро, как у телевизионного диктора. – И в этот раз, и в следующий. Всегда буду возвращаться. Потому что иначе нельзя.

– Куда ты сейчас едешь? Только честно?

– Ну, помнишь дело того дантиста, который выяснил, что супруга ему неверна? Он еще выстрелил любовнику жены в зад из ружья, а патроны снарядил гнилыми зубами. А любовник здорово мучился в больнице…

– Ты, кажется, говорил, что любовник умер?

– Совершенно верно, – запутался в словах Радченко. – Он умер. Но сначала, доложу тебе, здорово помучился. Потому что задница-то – место нежное. Короче, по делу открылись новые обстоятельства. Следствие считает, что мой клиент изначально хотел именно убить того бедолагу, а не причинить вред здоровью. Это меняет весь расклад сил. Мне надо выехать на место преступления, а потом поработать…

– Дальше можешь не рассказывать, мерзкий лжец.

Галя сделала шаг вперед, вцепилась в лацканы его замшевой куртки, сжала кулаки так, что побелели костяшки.

– Говори правду.

– Ладно, только отпусти. – Радченко перевел дух, решив, что в следующий раз к такому разговору он хорошо подготовится. – Нужно отвезти в безопасное место ту женщину, ну, ту самую… К отцу которой я летал в Нью-Йорк. У нее неприятности. И надо все урегулировать.

– Ладно, теперь иди. – Галя отошла в сторону, ее плечи опустились и стали вздрагивать. – Только знай: с сегодняшнего дня ты свободен от всех обязательств. Потому что… Потому что я не хочу увидеть твои похороны. Я не хочу, чтобы сын остался сиротой. И узнавал об отце по моим рассказам и старым фотографиям. Господи, что я говорю… Прости меня. Прости.

* * *

Ахмед Абаев сидел у окна съемной комнатенки и мусолил газету недельной давности. Он прочитал все большие статьи, кроме одной, которую осилил только до середины. Это интервью с бывшим известным спортсменом-бегуном, которому после автомобильной катастрофы ампутировали обе ноги. Но тот сумел найти себе занятие: теперь он сидит у домашнего компьютера, спекулирует акциями на фондовой бирже и считает себя полноценным активным членом общества. Он собрался жениться и уже начал осваивать протезы.