Чувство льда - Александра Маринина Страница 33

Прошла неделя, прежде чем он снова заговорил с Любой.

– Трудно с ними? – спросил Юрцевич, подойдя к нейи даже не поздоровавшись.

– А как вы думаете? – Люба не сумела справиться сволнением, которое приняла за привычное чувство сердитой раздраженности. –Маленькие дети – всегда проблемы.

– Но вам кто-нибудь помогает? Ваша мама или еще кто-то?

– Мама много работает. Может, вы забыли, чем она занимается?У нее нет ни минуты свободной. И вообще она подолгу отсутствует, когда уезжаетна гастроли или на съемки. Мальчики полностью на мне.

– Значит, вы совсем одна, – задумчиво протянулЮрцевич. – Вам, наверное, очень тяжело с моими детьми.

– Вот именно, с вашими, – внезапно вспылилаЛюба. – Вы же ни о чем не думали, когда тащили мою сестру в постель, вамлишь бы свое получить. А я теперь расхлебываю.

Она тут же устыдилась своей вспышки и огорчилась оттого, чтов порыве злости назвала племянников «его детьми». Получается непоследовательно:то она утверждает, что Юрцевич не имеет к Саше и Андрюше никакого отношения, ато заявляет, что это его дети.

– Но вы ведь могли отдать мальчиков на усыновление.Наташа вам предлагала, я знаю.

– Какая еще Наташа? – сердито спросила она.

– Моя жена. Вы даже не стали это обсуждать. Если бы вытогда согласились, сегодня у вас не было бы этих проблем, верно? Дети росли быв моей семье, а вы были бы свободны.

Правильно. Все правильно. Разве можно объяснить ему, почемуона не согласилась? Это даже в мыслях повторить неприлично, не то что вслухпроизнести, да еще постороннему человеку. Об этом можно было говорить только сматерью, да и то потихоньку.

– Если бы моя семья согласилась отдать детей вам наусыновление, у вас сейчас было бы уже трое на руках, – Люба постараласьдобавить в голос побольше презрения. – У вас ведь, кажется, уже естьребенок. Вы что, подпольный миллионер? Вас только-только из тюрьмы выпустили.Как вы могли бы содержать семью с тремя детьми?

– Меня выпустили не только-только, а довольно давно,больше года назад, – спокойно заметил Юрцевич, словно не замечая еевызывающе неприязненного тона. – И я очень неплохо зарабатываю. Во всякомслучае, на семью с тремя детьми вполне хватило бы. Может быть, вы все-таки передумаетеи отдадите мне моих сыновей?

– Не смейте даже заговаривать об этом! Даже еслиотбросить все прочее, то мальчики уже достаточно большие, чтобы понимать, чтосемья от них отказывается и отдает в чужие руки. Это травма, которуювпоследствии невозможно будет ни залечить, ни компенсировать.

– Они еще совсем маленькие, – возразилСергей, – они скоро все забудут. Подумайте, Люба. Я ведь серьезно говорю.

– Они не маленькие, – высокомерно бросилаЛюба. – Они взрослые самостоятельные люди. Они уже давно свободно читают,бегло говорят по-английски, владеют всеми арифметическими действиями, играют нарояле и великолепно решают логические задачи, рассчитанные на десятилетнихшкольников.

– В самом деле? – удивился Юрцевич. – Вы нешутите?

– Не шучу. К сожалению, мальчики не могутпродемонстрировать вам уровень своего развития, мы ведь с вами договорились,что вы не будете пытаться общаться с ними, так что вам придется поверить мне наслово. Но это действительно так. Это очень умные и не по годам развитые дети.Почти вундеркинды.

– Только почти?

– Вундеркинд – это удивительный ребенок, от рождениянаделенный природой необыкновенными способностями. Саша и Андрюша – самыеобыкновенные дети, просто я много и целенаправленно занималась их развитием.

– И преуспели, – с улыбкой констатировал Сергей.

– Как видите. Впрочем, вы, конечно, не видите.

– Я верю вам. Наденька очень много о вас рассказывала.Она говорила мне, что у вас потрясающий талант обучать других и объяснятьсложные вещи так, что их сразу понимаешь и с первого раза все запоминаешь.Знаете, Люба, она всегда вами восхищалась. Она помнила, как часто вы занималисьс ней, помогали со школьной программой, и была очень вам благодарна. Она васлюбила.

– Какая разница, любила – не любила, – махнуларукой Люба. – Важно то, что ее больше нет. А ее дети есть, и я заменяю иммать, Надю, вместо того чтобы проживать свою собственную жизнь.

– Но у мальчиков есть отец. И он вполне серьезно иответственно предлагает вам…

– Да прекратите вы! Сколько же можно! Неужели непонятно: об этом не может быть и речи. Наша семья не расстанется с мальчиками.А кстати, на какой такой работе вы зарабатываете свои неплохие деньги?Насколько мне известно, людей с судимостью ни на одну приличную работу неберут.

– Это верно, – рассмеялся Юрцевич. – Но вэтом вся прелесть и состоит. Вся прелесть нашего дивного социального иэкономического строя. На приличной работе платят всегда мало. А нас, ранеесудимых, берут только на неприличную, но зато и заработки большие.

– Кем же вы работаете? – прищурилась Люба,внимательно оглядывая Юрцевича.

– Представьте себе, делаю надгробия. В мастерской прикладбище. Я ведь профессиональный художник. За это очень хорошо платят.

Он, казалось, ничуть не смущался своей, прямо скажем,малопрестижной работой.

– На кладбище?! – ужаснулась Люба. – Какойкошмар! И вы еще смеете предлагать, чтобы мои дети… наши дети… чтобы мальчикижили с вами. Ужас! Расти в семье кладбищенского работника! Да как у вас языкповернулся?

– Я не понял, – он смотрел на нее все с той жеусмешкой, – вы полагаете, что кладбище – это неприличное место, вродеборделя? И что работать на кладбище неприлично, стыдно?

– На кладбище все работники всегда грязные, пьяные,грубые и со всех дерут деньги мимо кассы, – отрезала она. – Значит, ивы такой же.

– Но вы же видите, что я не такой.

Теперь Юрцевич улыбался и смотрел ей прямо в глаза. Любепоказалось, что она каким-то немыслимым образом раздвоилась, превратившись вдвух существующих параллельно женщин: одна разговаривала с неприятным ейчеловеком и негодовала, другая дрожала и растворялась в его улыбке и в егосиних, невозможно ласковых глазах.

– Я не грязный, не пьяный, не грубый, – продолжалон почти весело. – Что вас смущает? У меня высшее образование, у моей женытоже, и мы стали бы для моих сыновей прекрасными родителями. А поскольку ядействительно являюсь их отцом, то можно избежать формальностей, связанных сотказом от детей и передачей их для усыновления. Вы просто даете мневозможность признать отцовство. В их метрике я указан как отец…

– В их метрике стоит прочерк, – перебила его Люба,с трудом беря себя в руки. – И отчество у них другое. Они – Владимировичи,а не Сергеевичи.

– Ах вот как…