Ваш ход, миссис Норидж - Елена Михалкова Страница 33

Ты пишешь, прочитав первую часть моей горестной истории, что я оказалась не гостьей, но пленницей «Золотых кленов». Ты всегда была умнее меня, дорогая! Наивность и доверчивость мешали осознать мое положение; я не понимала, в какой ловушке очутилась. К тому же в поместье меня начали мучить мигрени. Мысли мои блуждали в тумане. Если бы не Эмма… Да благословят небеса ее и почтовую службу Англии!

Первое, о чем спросила меня Эмма, когда я отперла тяжелую дверь, – выливала ли я молоко. Бог ты мой! Вообрази: кромешная тьма, за тучами не видно ни звезд, ни луны, я дрожу от стыда и страха, – а эта женщина, пристально вглядываясь в меня, спрашивает о молоке. Я заверила ее, что каждый раз после ужина уносила чашку в свою комнату и выплескивала за окно. «Это Коллидж, я знаю! – зашептала я, когда Эмма прошла внутрь. – Она подсыпала мне крысиный яд».

Видишь, Мелани, я и сама обо всем догадалась. Так я полагала в тот момент и гордилась своей проницательностью.

Керосиновая лампа чуть не выпала из моей руки, когда я открыла дверь, а из темноты шагнула моя подруга. Мне до последнего не верилось, что все происходящее – правда. «Быть может, она пошутила? – спрашивала я себя в ожидании полуночи. – Или я так больна, что прочла не то, что было написано?»

И вот она стоит передо мной! Невыносимое облегчение охватило меня, ненадолго изгнав тревогу.

«Пруденс, мы должны действовать быстро», – сказала Эмма. Можешь ли ты представить – она вела себя так, словно мы расстались не далее как утром! Я едва не разрыдалась, увидев ее; мои нервы были натянуты, как тетива, а Норидж ободряюще похлопала меня по руке и шепнула, что нет причин для волнения, если я сделала все, о чем она писала.

Здесь я должна сказать, что одно требование Эммы поначалу казалось мне невыполнимым. «Кухарка и горничная должны крепко спать этой ночью», – было сказано в записке. Однако, поразмыслив, я кое-что придумала. Мне удалось уговорить хозяйку открыть к ужину бутылку хереса. Генриетта предпочитает легкие вина: мы выпили по трети бокала, и початая бутыль отправилась на кухню. Там ее судьба была предрешена. К полуночи Коллидж и кухарка крепко спали.

«Пруденс, где комната твоей подруги?» – спросила Эмма. Я повела ее по коридору, спрашивая, что она задумала; ответа не было. Наконец мы оказались перед дверью Генриетты. Эмма исчезла за ней, оставив меня в глубочайшей растерянности. Я тряслась как осиновый лист, каждую секунду ожидая, что изнутри раздастся пронзительный крик. Воображение рисовало, как нас с позором выгоняют из дома. Но прошло совсем немного времени, и Эмма вернулась. В кулаке она сжимала ключ.

Мы не виделись пятнадцать лет, и все-таки в каждом ее жесте, в каждом повороте головы я узнавала все ту же решительную девушку, с которой мы когда-то делили одну комнату, а случалось, и одну черствую хлебную корку на двоих, если оставались без ужина.

Взяв из моей дрожащей руки свечу, Эмма направилась к лестнице. Мы поднялись на второй этаж. Она принюхалась и что-то негромко произнесла. «Зачем мы здесь?» – спросила я. Мне вновь стало нехорошо; удушливая сладкая волна туманила разум.

Эмма сунула мне под нос крошечную склянку. Пары нашатыря привели меня в чувство. Приблизившись к комнате Персиваля, Эмма обернулась ко мне.

«Не вздумай завопить, Пруденс, – предупредила она. – Вот, прижми к лицу». Я почувствовала, что в руке у меня оказался мягкий шуршащий мешочек; он источал сильный запах лаванды.

Щелкнул ключ, дверь распахнулась. И в этой комнате окно тоже было открыто настежь. Сквозняк всколыхнул тяжелые шторы. Мелани, клянусь тебе, волосы у меня встали дыбом. Но не ветер был тому причиной.

На широкой кровати лежал человек. Когда Эмма зажгла настенный светильник, я вскрикнула, забыв о ее предостережении. Ужас лишил мой голос силы, и лишь потому никто в доме не пробудился.

Это была женщина – худая, темноволосая. Черты лица ее страшно заострились, но я все же узнала ее. Боже, помилуй нас! Это была Клер-Мари, сестра покойного Персиваля! Та самая, которая, по уверениям Генриетты, уехала путешествовать сразу после его смерти.

Несмотря на свежий воздух из окна, по комнате распространялся тошнотворный сладковатый запах.

Я пощажу тебя, Мелани, и не стану описывать облик той, кого мы нашли. Эмма склонилась над телом. На лице ее был написан живейший интерес. «Мисс Клер-Мари выглядит значительно лучше, чем можно было ожидать, – одобрительно сообщила она. – Благодарить за это мы должны холод и отсутствие жировых отложений в ее теле. Должна сказать, Пруденс, я опасалась, что гниение не позволит нам…»

Не стану утаивать от тебя ничего, Мелани. В эту минуту кое-какие естественные процессы в моем слабом организме взяли верх над решимостью встретить испытания с достоинством, и лекция моей дорогой подруги была прервана.

Я очнулась у окна. Ветер и холод привели меня в чувство. «Пруденс, возьми себя в руки, – потребовала Эмма. – Нам нужно перенести ее».

Знаю, Мелани, ты сейчас не веришь своим глазам. А я не поверила своим ушам. Но Эмма не желала давать объяснений, она подгоняла меня, и оставалось лишь подчиниться.

Да, Мелани, мы сделали это: подняли Клер-Мари и перетащили в мою комнату. Эмма приспособила для этих целей одеяло; на наше счастье, мисс Брадшо оказалась довольно легка. Спускаясь по лестнице, я поймала себя на том, что воспринимаю происходящее как должное. Я хочу сказать, Мелани, – не думаешь ли ты, что существует предел, за которым сознание временно утрачивает способность к сильным чувствам – страху, изумлению, ужасу? Я переживала лишь, чтобы не наступить себе на подол.

Оказавшись в моей комнате, мы уложили Клер-Мари на кровать. Эмма укрыла ее одеялом с головой. «Осталось еще кое-что», – задумчиво сказала она, оглядевшись.

И вновь исчезла, бросив меня с покойницей. «Зачем ты уходила?» – спросила я, когда она вернулась. «Хотела убедиться, что входная дверь заложена изнутри засовом». – «Но для чего?»

«Я сыграю с ней шутку, – ответила Эмма. – Боюсь только, моя славная Пруденс, эта шутка покажется тебе довольно злой. А теперь идем, нам нужно найти для тебя подходящее укрытие. Нет, не трогай вещи, все должно остаться как было».

Справа от входа – библиотека; там Эмма и оставила меня, пообещав, что вернется через час. «Куда ты уходишь? Почему я должна быть здесь?» На мои вопросы моя подруга не давала ответов, лишь шепнула, что я все узнаю позже. Ободряющее прикосновение к моему плечу – и вот она перебралась через подоконник и исчезла в ночи. Я сидела в кромешной тьме, укрывшись пледом, и прислушивалась. «Не зажигай свет и не издавай ни звука», – предупредила Эмма напоследок.

Я ждала, ждала – и задремала.

Меня разбудили громкие голоса за окном. «Полиция! Открывайте, именем закона!» – требовали снаружи. Я вскочила, но, вспомнив наказ Эммы, замерла. По земле метались тени, где-то за воротами негромко ржала лошадь; осторожно вытянув шею, я смогла разглядеть за мужчинами в полицейской форме женскую фигуру. Эмма!