Опасные тропы - Иван Цацулин Страница 32

Сначала события, связанные с «покушением» на Шаврова, развивались, по мнению Ельшина, нормально, но вскоре заставили его основательно всполошиться…

Пал прохладный осенний вечер. Аня отдыхала на веранде. Зинаида Савельевна сказала ей:

– Переоделась бы, Виталий скоро придет.

Аня молча встала и не спеша направилась к себе. Степанида с помощью своего всегдашнего помощника Пашки-инвалида занималась уборкой. Неожиданно в сопровождении Сени Михеева пришла Дуся.

– Здравствуйте, тетушка, – пропела она от двери. – Можно?

– Что уж, раз пришла, проходи, – заворчала старуха. – Што стряслось?

Дуся положила на стол сумочку, сверток газет, обратилась к Михееву:

– Семен Сидорович, вы меня за углом подождите.

– Пошто гоняешь Сидорыча? – сердито заметила Сте-панида. – Пусть бы тут побыл.

– Что вы, тетушка, как можно, – Дуся вскинула вверх густо накрашенные ресницы. – Это же меня компрометирует! Бог знает чего могут подумать. Нынче девушки какие-то развязные, вульгарные… Фу!.. Не могу же и я такой быть!

А Степанида не унималась:

– И все-то ты с газетами… Глаза потеряешь, а всего не узнаешь, милая.

– Как же без газет? Разве можно… Надо быть в курсе, ни одного дня не пропускаю – читаю. Будущему мужу за меня краснеть не придется.

– Опять ты о нем, о Шаврове! – рассердилась Степанида. – Эх-ма, неугомонная! А што – никак отпустили Сидорыча из тюрьмы-то?

– Отпустили, – подтвердила Дуся.

– И я думала – ну какой же он убивец! – запоздало удивлялась старуха.

Дуся зло сказала:

– Подписку о невыезде взяли, следствие еще будут вести. Нашлись подлецы – ревность ему приписали… Только ничего у них не выйдет, у меня свидетель есть, что Сеня тут ни при чем.

– Вот и хорошо, – согласилась тетка. – Ну, сказывай, што у тебя приключилось?

– Палец вот разболелся, работать мешает, а у тебя травы разные… Можешь вылечить?

Степанида заважничала:

– Я все могу, потому с докторами была запросто, как вот с тобой. К завтраму настой приготовлю, зараз боль снимет. Ох уж ты мне, стрекоза перламутровая.

Дуся неожиданно засмущалась, спросило тихо:

– Ты мне скажи, правда или нет, будто ваша Аня от Шаврова не отходит? Часто она у него в больнице бывает?

Степанида многозначительно поджала губы:

– Раз на раз не приходится.

– Дипломатию разводить начала, – с досадой сказала Дуся. – Я и сама давно чувствовала: споется с ней Шавров. Так, значит, и есть.

Степанида примирительно заметила:

– Пора бы тебе определяться по-серьезному, годы-то не назад, а вперед идут. – Осматривая Дусю, Степанида продолжала свое: – Ишь ты, завсегда разряженная, платье-то крымдышиновое… Ну, ступай, ступай, а то скоро сам пожалует, оголодал небось.

– Заждался, Евдокия Александровна, – послышался с улицы голос Михеева.

– Иду, иду, – девушка чмокнула Степаниду в щеку и выпорхнула с веранды.

Старуха проводила ее взглядом, подошла к двери, вздохнула, по привычке посмотрела на небо, прислушалась к переливам девичьих голосов неподалеку.

– Распелись – к дождю, не иначе.

Пришел Ельшин. Поднимаясь на веранду, осведомился иронически:

– Чего это ты на луну уставилась?

– Месяц, батюшка, великое дело. Я, может, всю жизнь по месяцу определяю.

– Скажите пожалуйста! – рассмеялся Ельшин. – Аня не приходила?

– Давно дома. Позвать, что ли?

– Не надо пока… – Ельшин помялся. – Степанида, поищи-ка там, в шкафчике, чего-нибудь… – щелкнул себя по шее, – и закусить.

– Выпить захотелось? Да ты и так, кажись, того…

– Ничего и не «того», так, пустяки, – рюмку пропустил. Тащи, тащи, нездоровится мне.

– Погоди минутку, – Степанида вышла, следом за ней потянулся и Пашка-инвалид. Вскоре она появилась:

– Вот тебе и горючее, Виталий Ефремыч, – Степанида поставила на стол водку, сказала понимающе: – Убиваешься? А тово не поймешь – молодость без любви – ни, ни, не бывает. А при любви – и горести, это уж обязательно!

Принимаясь за бутылку, Ельшин обратил внимание на Пашку, тот лопотал что-то бессвязное.

– Что-то твой… несмышленыш разволновался так?

– Это он радуется.

– Чему?

– Да, вишь ты, Сеньку из тюрьмы выпустили, как он есть в эфтом деле не замешанный, – словоохотливо сообщила старуха.

Ельшин перестал жевать бутерброд, спросил настороженно:

– Кто сказал?

– Да сам он у меня был, вместе с Дусей… Так и так, говорит… Под расписку, што ль, отпустили.

– И давно они были здесь?

– Да как тебе прийти – минут за десять, не боле. Веселые такие!..

– Гм. Веселые… Это, конечно, хорошо, что веселые. Ну, я пойду, мне что-то шибко нездоровится. За водку спасибо.

Ельшин бросил на тарелку кусок недоеденной колбасы и ушел. Пашка-инвалид продолжал лопотать, пускал слюни – его распирали переживания.

– Виталий, что ли, был? – поинтересовалась Зинаида Савельевна, появившаяся на веранде.

– Кто ж еще? Он. Убивается, мучается ужасть как! – затараторила Степанида. – Заболел даже мужик.

– С чего же это он так?

– Известно, от любви. И чего это со свадьбой-то не слыхать, а?

– Я в их дела не вмешиваюсь, – махнула рукой Зинаида Савельевна.

– И до чего же может довести человека любовь, будто от малярии какой почернеет, похудеет, – бормотала старуха. – Эх-ма, Виталий непутевый, – захватила тряпку и исчезла.

Хозяйка осуждающе посмотрела на нее.

Появилась принаряженная Аня. И в то же самое время на пороге показался полковник Соколов. По виду – дачник: на руке – пыльник, в руке книга.

Здороваясь, Соколов осведомился:

– Василия Фомича еще нет?

– Перестройка промышленности, перестройка завода – три дня из цехов не выходит, – недовольно сказала Зинаида Савельевна.

– Постепенно наладится, – успокоил ее Соколов.

– Проголодались, поди, Иван Иванович, после прогулок-то? – забеспокоилась хозяйка. Не слушая возражений, вышла распорядиться.

Соколов подошел к Ане.

– Как Шавров?