Предпоследний герой - Анна и Сергей Литвиновы Страница 32

1990 год. СССР, Москва

Арсений пришел с работы и увидел: в коридоре брошены вещи Настюхи. Ее сумка, рюкзак… В душе шевельнулось теплое чувство. Она приехала!… Она наконец вернулась с чертовой катрановой ловли!

«Настька!» – радостно прокричал он на всю квартиру. Но никто ему не ответил. Квартира была пуста и тиха.

Арсений прямо в ботинках прошел на кухню. На столе, где они обычно оставляли записочки друг другу, лежал накорябанный наспех листок:

Я приехала. У меня срочные дела. Коленька у Ильиничны. Забери его. Целую. Н.

Радость в сердце Арсения сменилась досадой и разочарованием…

…Настя возвратилась домой в тот день очень поздно, за полночь. Лицо – умученное, со следами слез. На его вопрос: «Что случилось?» – дернула плечом, ушла в комнату. Сеня, как дурак, последовал за ней.

Настя остановилась у кроватки сына.

Смотрела на спящего Коленьку. Смотрела и плакала.

– Что случилось? – переспросил Арсений, по-прежнему заботливо.

Он ожидал совсем иной встречи с невенчанной любимой женой. Она пропадала почти целую неделю. Он скучал по ней – и ревновал. Ревновал ее к городу. И свой город – к ней.

Ведь Настя была в его родном городе. Портовом, южном, горячем городе, полном пижонствующих охламонов.

На катранов она, видите ли, охотилась.

И вот, после недели разлуки, Настя к нему не то что на шею не кинулась – даже не поцеловала.

Стояла и почему-то плакала.

Арсений подошел к ней, погладил по плечу.

– Эжен погиб, – тихо, одними губами проговорила Настя.

Сеня не смог сдержать глупо-торжествующей улыбки.

Она, хоть и стояла к нему спиной, похоже, эту ухмылочку заметила. Передернулась.

– Ну что ж, – произнес Арсений. – Теперь мы сможем по-настоящему пожениться.

– И это все, что ты хочешь мне сказать? – обернулась Настя к нему. Ее лицо исказилось – кажется, даже от ненависти.

– А что я, спрашивается, должен тебе сказать? Выразить глубокие соболезнования?

Она промолчала, отвернулась.

– Я что – должен скорбеть по человеку, который тебя у меня отнял? – накалялся он. – Который завладел тобой – причем обманом? И жил с тобой все те годы, пока я сидел?… Ну что ж, если ты настаиваешь: я тебе сочувствую. Если ты так хочешь.

– Ох, Сеня! – выдохнула она и обернулась к нему. – Он погиб в автокатастрофе. Сгорел. Сгорел в машине. За границей.

– Да, сочувствую. Такой смерти и врагу не пожелаешь, – покачал он головой. – Мне жаль. Правда…

Она вдруг бросилась к нему. Обняла. Спрятала лицо на его плече.

– Они допрашивали меня. По-настоящему допрашивали.

– Кто? – изумился он.

– Они сказали, что они коллеги Эжена. Товарищи его якобы по работе. Будто они из МИДа. Но они совсем не из МИДа. Это точно были люди из контрразведки. Или из КГБ.

– С чего ты взяла?

– Я знаю.

– Ну ладно: допрашивали, – легкомысленно сказал Арсений. Тепло ее тела хмелило его. – Подумаешь. Кого из нас не допрашивали.

– Сеня!… Они все хотели знать! Все!… И про меня. И про него. И – про тебя.

– Работа у них такая, – легкомысленно ухмыльнулся Арсений.

– И у меня создалось впечатление, что они и так очень многое знают… Про нас с тобой, например…

– Ну и бог им в помощь… А когда похороны?

Пусть это было не по-христиански, но Арсений вдруг почувствовал дикий приступ радости.

Эжен умер. Теперь никто не стоял между ним и Настей. Теперь она действительно принадлежала только ему одному.

– Не знаю… Его привезут. Завтра. В цинковом гро… – ее голос сорвался, но она закончила сквозь слезы, – …гробу.

И Настя горько заплакала.

Арсений обнял ее. Отнял ее руки от лица.

Стал осторожно, утешающе, целовать щеки, соленые от слез.

Сперва она отталкивала его. Отворачивала голову. Потом вдруг ответила на его поцелуй.

Арсений тихонько повлек ее к дивану.

…То был изумительный секс. Пожалуй, самый яркий в его жизни.

Любовь – с женщиной, когда-то принадлежащей врагу. Теперь – мертвому врагу.

…На похороны Эжена Настя отправилась одна.

И мать ее на похороны тоже не пошла. Она, Ирина Егоровна, была в те дни уже совсем плоха…

Естественно, присутствовала на тризне когдатошняя репетиторша Арсения и Насти – мать Эжена, Настина свекровь. Она рыдала, обняв наглухо запаянный цинковый гроб с телом сына. Вечером, после похорон и тризны, Настя вернулась домой поздно и изрядно пьяненькая. На расспросы не отвечала, быстро сорвала с себя одежду и улеглась спать… Даже к кроватке Николеньки не подошла…

* * *

…После возвращения из Южнороссийска и гибели Эжена, с поздней весны по август девяностого года, Настя нечасто бывала дома. Практически каждый день после своей работы в издательстве она мчалась на Большую Бронную к матери.

Арсению приходилось самому забирать Коленьку из садика. Потом – кормить его, играть с ним, рассказывать ему сказки, укладывать спать…

Настя возвращалась, когда сынуля видел уже десятый сон. Первое время она пыталась рассказывать Арсению: как там мать; как действует на нее новоявленное катрановое лекарство. Однако едва она начинала разговор на эту тему, Арсений вставал и демонстративно выходил.

Не мог он слышать ни слова про Ирину Егоровну.

Посему довольно скоро Настя научилась держать свои переживания при себе…

В июле девяностого Арсений съездил в отпуск в свой родной Южнороссийск. Взял с собой малыша Николеньку.

Настя умолила его: заодно привезти с юга катрановый настой для матери.

И хоть июль был совсем не акульим сезоном, Сеня четырежды выходил в море вместе с дедом Киром. Раз даже Николеньку с собой в лодку брали – да тот укачался…

Они с дедом Киром наловили изрядное количество мелких черноморских акулок. И в итоге привезли катрановый настой в Москву.