Украденная дочь - Клара Санчес Страница 32

Ладно, хватит пустословия. Судя по этой помощнице детектива и по его фамилии Мартунис, сам детектив, наверное, представлял собой крепко сложенного мужчину с восточно-испанским акцентом и с татуировками на руках. Я никогда не разговаривала с подобного типа людьми, но мне почему-то подумалось, что я должна изложить суть дела максимально лаконично — должна говорить короткими и четкими фразами, не примешивая к фактическим данным своих чувств и эмоций и не жалуясь на жизнь.

Мужчина, сидевший рядом со мной, поднялся со стула.

— Я обещал детям, что свожу их в зоопарк, — сказал он, проводя ладонями по пучкам волос на голове. — Я уже опаздываю. Я приду завтра.

Как только он ушел, помощница детектива жестом подозвала меня, и мы прошли за перегородку — туда, где, по-видимому, находился рабочий кабинет ее шефа.

— Терпеть не могу ревнивых мужчин, — сказала Мария.

Затем она попросила меня рассказать ей все так, как будто она и есть Мартунис, потому что ее шеф вернется не раньше чем через две недели.

— Насколько мне известно, мама нанимала вас, чтобы вы нашли мою сестру.

Мария сжала одну руку другой. В этом ее жесте почему-то чувствовались сила и уверенность в себе. Руки были душой всего ее организма — подобно тому, как у других людей такой душой являются глаза или рот.

— Мою сестру Лауру, — добавила я.

— Твоя мама, наверное, не знает о том, что ты пришла сюда.

Я в знак подтверждения ее слов отрицательно покачала головой. Лицо Марии покрывал очень толстый слой макияжа, скрывавший следы от прыщей, которые у нее когда-то были.

— Я просто хотела выяснить, умерла моя сестра во время родов или она жива. Сеньор Мартунис об этом знает?

— Почему бы тебе не спросить об этом свою маму?

— Она думает, что мне ничего не известно. Я узнала о Лауре совершенно случайно. Насколько мне известно, в настоящее время только одна мама убеждена в том, что Лаура жива и что ее похитили у нее после родов. Никто другой, даже отец, в это не верит.

— Это вопрос внутрисемейных отношений, вопрос доверия между детьми и родителями, между мужем и женой. Я не могу совать в это свой нос. Наша задача — собирать нужную клиентам информацию и передавать ее им.

— Это вы дали моей маме фотографию девочки лет десяти с баскетбольным мячом в руках?

Помощница детектива недовольно скривила губы.

— Мама сейчас в больнице, — поспешно сказала я. — Ей будут делать операцию на сердце. Это вопрос жизни и смерти. Мне необходимо ей помочь. Если ее дочь и в самом деле умерла, мне хотелось бы открыть ей на это глаза при помощи какого-нибудь убедительного доказательства, чтобы она отправлялась в операционный зал со спокойной душой.

— Будь очень осторожна, — сказала Мария. — Интуиция матери — нечто такое, во что следует верить, да и я — исходя из того, что мне известно, — сказала бы, что Лаура скорее жива, чем мертва. К сожалению, мы не смогли продолжать расследование. Мы тратили уплаченные за это расследование деньги как можно экономнее, но они все равно закончились, а мы ведь не работаем бесплатно — нам нужно получать какую-то прибыль. Когда я говорю прибыль, я не имею в виду большие барыши. Мы можем работать и за сравнительно небольшую, но все же справедливую плату. — Сделав небольшую паузу, Мария продолжила: — Не могу заявлять со стопроцентной уверенностью, но мне все же кажется, что мы еще тогда выяснили, в какой школе учится пресловутая Лаура.

— И сфотографировали ее.

— Нет, ее сфотографировала твоя мама. Она целый день слонялась по этой школе, наблюдая за Лаурой на переменах и расспрашивая учителей, пока кто-то не поднял тревогу, и тогда интересующую нас девочку быстренько забрали из этой школы — что, кстати, послужило подтверждением того, что мы шли по правильному пути. Мы могли бы продолжить расследование, но твоя мама попросила нас прекратить его. Она была не в состоянии оплатить расходы, да и от нахлынувших эмоций у нее начались нелады с нервной системой — она словно не могла понять, что же делать с открывшейся ей правдой.

— А как называется эта школа? — с замиранием сердца спросила я.

Мария подняла взгляд к потолку, пытаясь вспомнить.

— Не помню. Мне нужно посмотреть архивные материалы.

Взглянув на наручные часы, украшенные очень тонкой золотой цепочкой, она сокрушенно покачала головой. Это означало, что сейчас уже больше времени, чем она предполагала и что разговаривать со мной ей уже некогда.

Я поблагодарила ее, чувствуя, как ком подступает к горлу.

— Вы знаете о моей маме больше меня. Вы, похоже, верили в нее больше, чем собственный муж.

— Понимаешь, мне известны о многих людях совершенно невероятные вещи, — сказала Мария, садясь на свое место. — Вещи, которые не можешь себе даже представить. Хорошо узнать человека очень и очень трудно. Людей узнают не умом, а сердцем.

Я была рада тому, что она разоткровенничалась и слегка ударилась в сентиментальность. Теперь мне нужно было сходить в туалет, умыться и посмотреть на себя в зеркало — посмотреть на себя для того, чтобы вернуться к своему обыденному «я». Я направилась к выходу мимо ее стола. Мария уже разговаривала с кем-то по телефону. Я в знак прощания жестом показала, что ухожу, а она вдруг, не переставая разговаривать, протянула руку и, ухватившись за мое запястье, пожала его. Я почувствовала, какая сильная у нее рука.

Еще она попросила того, с кем говорила по телефону, секунду подождать и сказала мне:

— Та школа называлась «Эсфера».

И она продолжила телефонный разговор.

Я стала ее благодарить, но она меня уже не слушала.

«Эсфера», по-видимому, была той самой школой, в которую мама приводила меня с братом как-то раз зимним днем — возможно, в январе — семь лет назад. Мы с Анхелем так тогда и не поняли, зачем туда ходили. Наша мама в течение часа наблюдала как завороженная за игрой в баскетбол на спортивной площадке. Это был странный день — один из тех дней, которые навсегда остаются в памяти, потому что они не похожи ни на какие другие дни. Нелепость, которая теперь приобретала глубокий смысл. Как же часто в жизни благодаря всего лишь простенькому объяснению глупости и нелепости перестают быть глупостями и нелепостями! Я поискала улицу, на которой находилась эта школа, на карте. Она была за парком Сан-Хуан-Баутиста. Именно по этому парку мы, наверное, и шли в тот далекий день. Я тогда не обращала внимание на то, где мы идем, и думала лишь о том, что мы при этом делали. Мне запомнилось только, что, когда мы заходили в метро, на улице было еще светло, а когда вышли из него, — уже темно. Из метро до той школы мама шла с какой-то определенной целью, а мы с братом, поеживаясь от холода, просто шагали слева и справа от нее, как маленькие солдаты.

Сейчас на дворе был сентябрь. По мере того как дни мелькали один за другим, температура понижалась, ночью становилось уже довольно прохладно, дул ветерок, однако ему было, конечно, очень далеко до ледяного ветра в тот далекий день. Вспоминая о нем, я снова почувствовала, как холод пронизывает меня, ребенка, аж до костей, хотя сейчас я была уже не ребенком, а взрослой девушкой довольно крепкого телосложения, способной выносить и не такие холода. Чтобы предпринять это путешествие в прошлое, я надела куртку, подаренную мне родителями на Рождество. Она была тускло-коричневого цвета, с пряжками и застежками-молниями на рукавах. Если расстегнуть эти застежки, то становились видны рукава рубашки или свитера, которые я носила под курткой. Я старалась надевать ее со спортивным костюмом и не носить уж слишком часто, чтобы она не потерлась. Когда мне подарили эту куртку, она стала для меня очень приятным сюрпризом, потому что была довольно дорогой. Мама сказала, что куртка мне очень идет. В то Рождество я работала в торговом центре «Эль-Корте-Инглес», заворачивала там рождественские сувениры, а на заработанные деньги купила всем подарки: маме — флакон духов «Шанель № 5», отцу — ремень, Анхелю — несколько приключенческих романов. Мама сказала, что не хочет привыкать к таким дорогим духам, однако решила, что они послужат неплохой визитной карточкой при общении с клиентами, и стала пользоваться ими каждый раз, когда отправлялась на работу. Они у нее, тем не менее, все еще не закончились.