Под псевдонимом "Мимоза" - Арина Коневская Страница 32

* * *

Филиал «Лайерс медикум» усилиями Алевтины и Трофима раскручивался стремительно и вскоре стал приносить доход. Мария могла теперь привозить из Москвы все больше денег. Но главной в Лопатинске задачей оставалась конспирация: чтобы не привлечь внимания местных бандитов и вообще кого бы то ни было, необходимо было передавать средства монастырю незаметно. В этом деле пришла на помощь Клавдия Васильевна, объявив через городскую газету и радио, что в больнице собирают пожертвования на восстановление Никольского монастыря. Лопатинцы откликнулись дружно: это были, конечно, копеечные взносы, но они послужили прикрытием. Ведь крупные суммы Маша передавала игумену Никону с глазу на глаз. И вскоре на монастырский двор привезли из соседней области громадный колокол. Поднять его на колокольню собирались к Рождеству.

А холода наступили нешуточные. И кругом царила беда: замер радиозавод, застыла швейная фабрика. Народ не знал, куда податься, ведь вокруг — куда ни кинь, творилось то же самое. На улицах валялись пьяные. В больницу каждый день привозили молодых мужиков, отравившихся паленой водкой — спасти кого-либо удавалось редко. По утрам у многих ворот стояли крышки гробов, а на снегу валялись кругом разбросанные еловые ветки. Это зрелище ужасало Марию. При мысли: вот так вымирает Россия, — сердце ее содрогалось…

Вернувшись в очередной раз из столицы, Маша ступала по хрустящему снегу, отливавшему на солнце бриллиантовыми россыпями. Морозный воздух обдавал первозданной свежестью. Взглянув на видневшийся вдали собор с уходившими в бездонную голубизну неба крестами, Мимоза сожмурилась от слепящего света и остановилась. Она ощутила вдруг тот острый прилив радости, какой испытала когда-то в далеком детстве. Благодать-то какая! В этот миг даже уныние, подавлявшее лопатинскую жизнь, поблекло, отодвинулось куда-то. И Маша резко, неожиданно для себя самой свернула к воротам базарчика. Побродив вдоль убогих рядов, мимо продавцов, жмущихся друг ко другу от холода, купила заячий полушубок и валенки. Направившись к выходу, неожиданно услышала за спиной окрик:

— Эй, гражданочка! Не хотите купить тапочки на смерть?

— На смерть?! — обернувшись, переспросила Мими и оцепенела.

Перед ней стоял худосочный мужик, будто вылезший из подземелья. Одетый в длинное потертое пальто и черную шапку-ушанку, он держал в руках светло-коричневые тапки, отороченные белым мехом — совсем новые. На его мертвенно-бледном, ничем не примечательном лице выделялись лишь колючие щелочки-глаза: они бегали, словно постреливая по сторонам, ни на секунду не останавливаясь на машином лице — как будто он и не к ней обращался, а смотрел куда-то сквозь нее.

Пересилив страх, она еле выдавила из себя:

— А размер-то какой?

— Не знаю, можешь сама примерить, — хмуро пробормотал он.

И Мимоза отважилась взять «товар» в руки и, бегло взглянув на него, промолвила:

— Спасибо, только мне велики будут.

— Да какая тебе разница — в гробу-то лежать, не все ли равно, какой размер-то? — оживился вдруг жутковатый продавец, посмотрев на Машу в упор и зло ухмыльнувшись.

Ее словно током с головы до пят пронзило, и она опрометью кинулась бежать куда глаза глядят. Бежала долго, ей казалось, что он гонится за ней. Опомнилась лишь на своей улице, оглянулась — никого кругом… В голове сверкнула мысль: а ведь он на того «пришельца» из метро похож — взгляд у него такой же — потусторонний…

* * *

Всякий раз, листая пожелтевшие страницы дневника учителя, Ивлева видела перед собой его усталые глаза, слышала тихий мелодичный голос, доносящийся из далекого прошлого. Особенно поразил Машу рассказ Нилова о своем дяде — Андрее Савельевиче Забродине, еще при царе служившем в имперской разведке. Забродин был связан с оккультистами и ложей «Великого Востока Франции». Водил дружбу с самим Клодом Дебюсси, и вообще обожал импрессионистов. Однако несмотря на свое дворянское происхождение, по убеждениям своим был близок революционерам. Поэтому с приходом к власти большевиков был постепенно втянут ими в органы безопасности, благодаря тому, что обладал блестящим опытом криминалиста. Ходили слухи, якобы сам Сталин приблизил его к себе, и вскоре Забродин прослыл одним из немногих доверенных лиц вождя. Именно Андрей Савельевич участвовал в организации Особого сверхсекретного отдела разведки при самом генеральном секретаре и привлекал к сотрудничеству наиболее талантливых ученых. В их числе оказался и его племянник — молодой Конрад Нилов.

Наконец, к своему немалому удивлению, Маша обнаружила строки о связи учителя со Львом Петровичем Маричевым — будущим членом ЦК. Ведь Нилов преподавал в Институте красной профессуры для особо доверенных лиц, к числу которых принадлежал и юный Маричев. Именно он, приняв эстафету из рук Забродина, возглавил вслед за ним сталинский Спецотдел разведки накануне войны. В его закрытых лабораториях и началась разработка столь животрепещущей и опасной проблемы — как воздействовать на человеческую психику, проводились опыты разного рода. Именно Маричев поставил цель перед учеными — найти рычаги влияния на подсознание.

В середине 1930-х годов к изучению этой проблемы примкнул и Конрад Федорович, получив доступ в книгохранилище Главного управления госбезопасности. Туда стекались засекреченные рукописи и документы. Вот тут — записки о ленинградских мистиках 30-х годов, якобы выходивших на контакт с областью Тибета, откуда исходят «сгустки мысленной энергии»; и описания связи их с «махатмами», будто бы способными влиять на ход земных событий, и здесь же — упоминания о неизведанном Космическом Разуме.

Можно ли реально воздействовать на расстоянии — и не только на одно определенное лицо, но и на целые народы? Этой теме посвящались многие страницы ниловского дневника. С горьким сожалением упомянул учитель и о том, что подготовленная им перед началом войны многотомная рукопись о влиянии энергополей на психику, бесследно исчезла. Его это не удивило…

Далее Нилов предупреждал — а ведь это еще в 60-е годы — об опасности тайного внедрения наркотиков в жизнь простых людей. Мими уловила в этом связь с современной засекреченной программой «Римского клуба» — именно о ней рассказал ей Вадим Ильич: в пищу будут незаметно вводиться добавки с наркотическим воздействием на человека! С какой целью? Чтобы низвести народ до уровня дрессированных собак… И в эти минуты Маша вдруг вспомнила о своей недавней поездке в Голландию по поручению Корфа, где в крошечном городке она случайно оказалась в «кофе-шопе»: кругом валялись на диванах разношерстные «особи» обоего пола, покуривая марихуану с помраченными взорами. И Мими, ужаснувшись, выскочила вон…

* * *

В записях тех лет упоминал Нилов и о занятиях с людьми, одаренными сверхспособностями. Упорными поисками таковых занимался Маричев лично сам еще до окончания Отечественной войны: отбирал детей из семей аристократов, в том числе и эмигрантских, предназначая их «для дел государевых». С юных лет воспитывались дворянские отпрыски по совершенно особой программе и становились впоследствии уникальными специалистами. При чтении этих строк догадка пронзила Мимозу: так ведь Вадим Ильич! Да-да, он из них, из той самой когорты… С тех пор мучительные раздумья о судьбе графа не оставляли ее в покое…